Нюдален сморкнулся между пальцами и вытер руку о штанину.

– Мне вообще нельзя было во все это ввязываться, – сказал он.

– Что вы сейчас имеете в виду?

Трюггве обвел рукой двор. Показал на чистенький опрятный домик и брошенный батут. Детские игрушки лежали аккуратно собранными в песочнице, небольшой пластиковый бассейн в виде лебедя был спущен.

– Семья и прочее. Я не просил об этом. Собирался отправиться на нефтедобывающую платформу. Это стало бы моим приключением. Там, в Норвегии, никого не волнует, откуда ты родом, но она плакала и стояла как скала, когда я собрался уезжать. Тогда-то я и рассказал ей все. О Йевредале и о том, что там случилось. Разумная женщина ушла бы от меня и не стала бы узаконивать со мной отношения, словно это могло спасти меня от самого себя. А потом еще оказалось, что она ждет ребенка. Об аборте она и слышать не желала. Сказала, что если я ее брошу, то она не знает, что с собой сделает.

– Она прежде проявляла склонность к насилию?

– Вы не заставите меня сказать что-то плохое о Мейан. Прежде сначала арестуйте меня.

Плечо больно обожгло – Эйра прихлопнула овода. Теперь, на пике лета, эти насекомые серьезно взялись за дело. Она увидела, как один особенно жирный экземпляр приземлился на предплечье Трюггве, а еще один – на голую щиколотку. Но старик никак не отреагировал на боль от укусов.

В тот день ему показалась, что Мейан такая же, как и всегда. Ближе к обеду она зашла в ванную, где Трюггве чистил слив, хотя он вовсе не был засорен, как она все время об этом ныла. С годами он понял, что проще не спорить с женой, а молча делать то, что она говорит.

– Как-то сегодня тихо и пусто у Хагстрёма, – сказала она. – Может, уехал куда. Или лег в больницу. Так что тебе больше не нужно поднимать эту тему.

Когда Свена Хагстрёма обнаружили мертвым, Трюггве убедил себя, что это несчастный случай. В Бога он не верил. Скорее, это было похоже на лотерею, в которой ему случайно выпал счастливый билет.

Ведь, как и все остальные, он думал, что это сын Улоф его убил.

Когда же подозрение пало на него самого, то тут уже деваться было некуда. Трюггве понимал, что окажется под прицелом, как только все вокруг узнают, кто он есть на самом деле.

– Вот почему я промолчал в тот раз, – сказал он, – иначе бы вы арестовали меня уже тогда.

– Что вы имеете в виду?

– Когда та девочка пропала. Полицейские не стали бы со мной церемониться, если бы узнали о моем прошлом. Мейан была согласна со мной: «Они проверят, кто ты, пробьют по базам, все выйдет наружу, и они свалят вину на тебя. Они заберут тебя, Трюггве, и что тогда будет со мной и с детьми?»

На этих словах Эйра внезапно ощутила холод, он пополз вдоль ее позвоночника, словно лето закончилось в одно мгновение.

– О какой девочке вы говорите?

Трюггве, казалось, ее не услышал, даже едва заметил, что она наклонилась к нему.

– А потом мы почувствовали такое облегчение, – продолжал он, – когда они нацелились на паренька Хагстрёма. Ведь Улоф, если честно, был немножко хулиганистый. Мы всегда подозревали, что это именно он открыл клетку и выпустил на свободу наших кроликов. Но это был не он.

– В смысле, не он выпустил кроликов? – уточнил ГГ.

– В смысле, не он убил ее. А теперь он тоже лежит там почти мертвый… – Трюггве Нюдален утер пот со лба, на коже остался след от грязной ладони. Должно быть, он копался в земле или пытался занять себя какими-то другими делами, столярничал в доме или возился с участком – в общем, занимался тем, чем обычно занимаются люди летом.

– О чем вы умолчали в тот раз? – медленно спросила Эйра.

– О том, что я видел ее, – ответил Трюггве.

Его взгляд, словно прощаясь, снова медленно заскользил по двору, замирая на каждой постройке, как будто он хотел в последний раз увидеть все и запечатлеть каждую мелочь в своей памяти. ГГ хранил молчание. Эйра слышала его дыхание, он внимательно следил за ходом беседы, но, должно быть, понимал, что здесь уже ее территория.

– Вы о Лине Ставред сейчас говорите?

– Угу. Мы были на реке.

– Третьего июля 1996 года?

Он кивнул.

– Вы сказали полиции, что вас не было дома. Что вы рыбачили… – Эйра старалась говорить спокойно, хотя сердце в груди пустилось в бешеный галоп, – …с Патриком, которому было тогда шесть лет?..

– И его двоюродным братом, тот на год помладше. Время было для них уже позднее, я это помню, потому что сестра Мейан жаловалась, когда мы вернулись домой. Уж как она тряслась над своим сыном, и сказать страшно. Критиковала все, что бы я ни делал.

Трюггве снова посмотрел на дом, словно хотел получить у своей супруги разрешение говорить дальше.

– Но ведь мальчишкам так куда интереснее. Они сидели, перевесившись через борт лодки, ждали, когда дрогнет поплавок. В общем, были так увлечены, что, наверное, даже не заметили проплывающей мимо лодки.

– Лодки?

Весельная лодка, не моторная – вот почему она скользила так неслышно. Трюггве заметил ее, только когда они оказались совсем близко. Да и потом он ведь тоже был занят – шутка ли, оказаться на реке с двумя непоседливыми карапузами, которые висят, чуть ли не касаясь носами воды, хотя и не умеют плавать.

– Они? – переспросила Эйра.

– Ну да, был же еще малыш-кузен.

– Я имею в виду, во второй лодке. Вы сказали, что «они» проплывали мимо.

– А, ну да, две барышни, – кивнул Трюггве. – Одна была та самая, блондинка, я ведь тогда не знал, кто она такая, но потом, когда увидел ее снимок в газете… Определенно, это была она. Сидела на корме, откинувшись назад, как на пикнике – ноги задраны и юбка, как у… На такую девчонку все мужики заглядываются. Хотя была еще совсем юная. В смысле, это было так давно, что…

Он провел рукой по волосам и пробормотал что-то неразборчивое, глядя в землю.

– А вторая? – спросила Эйра.

– Да, вторая. Она была темноволосая. И когда гребла, длинные волосы падали ей налицо. Вот так. – Трюггве подвигал руками вокруг своей головы, показывая, как именно падали волосы. – И она совершенно не умела грести, вот что я вам скажу, шлепала только бестолково веслами по воде. Одета она была по-другому… но как именно – не помню. Я больше смотрел на первую, а