ЭГ: Ты хотел вернуть ее обратно?

МШ: Я же сказал, что не знаю, где она.

Эйра не могла вспомнить, каким был голос ее брата в семнадцать лет, в голове был только взрослый Магнус, такой, каким она видела его на днях. Скрипучий же голос Эйлерта она помнила очень хорошо.

ЭГ: Где ты находился третьего июля вечером?

МШ: Я был дома.

ЭГ: В котором часу ты пришел домой?

МШ: Может, в девять или около того.

ЭГ: Дома был кто-нибудь, кто может это подтвердить?

Когда Эйра вернулась домой, Черстин слушала радио. У Эйры возникло чувство, словно она шагнула за кулисы. Дом, в котором она выросла, семья, все то, что, как ей казалось, она знает, ее поддержка и опора.

Она выпила стакан воды и уменьшила звук.

– Выключи его совсем, – попросила Черстин, – все равно там одну чернуху передают. Будешь кофе?

– Конечно.

Оставленный с утра термос был пуст. Эйра пролила кофе, пока наполняла перколятор.

– Не трогай, я сама вытру, – засуетилась мама. – Ты и так весь день на работе.

– Спасибо.

– А бутерброды у меня еще остались.

Эйра села за стол, пытаясь понять, с чего начать. Магнус и Лина. Лина и Магнус. Вечер третьего июля 1996 года. Черстин взяла на себя хлопоты по приготовлению кофе. Пусть даже она иногда неправильно считала, но ее руки сами помнили, что делать, и сразу отмеряли нужное количество.

– Ты помнишь то лето, когда пропала Лина Ставред?

– Уф, да. Это сколько же лет прошло с тех пор? Ведь это было, кажется, в тысяча девятьсот…

– Девяносто втором. Магнуса еще тогда допрашивали, несколько раз.

– В самом деле?

Эйра уловила что-то такое в голосе матери. Желание уклониться, избежать расспросов на эту тему, что не было похоже на ее обычную забывчивость.

– Ты ведь помнишь, мама, как они забирали Магнуса на допрос? Почему вы никогда не рассказывали мне, что он встречался с Линой?

– Да-да… Что, серьезно, встречался?

Врачи в больнице говорили, что деменция еще не означает, что все пропало. Воспоминания все равно остаются, просто до них становится труднее добраться. Как близкий родственник она могла бы помогать им оставаться на плаву. Врачи советовали почаще включать песни прошлых лет и вместе просматривать семейный фотоальбом.

– Лина рассталась с Магнусом за неделю до того, как она пропала, – продолжила Эйра. – Тебя саму тоже допрашивали, здесь, дома. Вы где сидели, на кухне? А где же тогда была я? Ты подтвердила, что Магнус был дома в тот вечер, когда она пропала.

Черстин замерла с куском сыра в руках, словно не зная, для чего он нужен.

– Магнуса вечно не было дома по вечерам, – упрямо продолжала гнуть свое Эйра, – вы даже постоянно ругались из-за этого. Так почему же именно тогда, когда его девушку убили, он оказался дома?

Возможно, из-за болезни, но взгляд матери упорно ускользал прочь.

– Там был мальчик, который это сделал… Как же его звали-то?

– Улоф Хагстрём.

– Ну да, Улоф…

– Вы и на похоронах Лины были? – Эйру вдруг осенило, что она даже не знала, имело ли место подобное. Тело же так никогда и не нашли. В голове всплыли отрывочные воспоминания, телевизионные кадры с погребальной церемонии.

– Как вы могли столько лет молчать о таком?

Старческая, вся в морщинках и с прожилками сосудов рука неуклюже потянулась к ней, погладила ее по волосам.

– Но, дружок… Ты же была еще такой маленькой.

Эйра смахнула с себя руку, раздраженная, словно подросток, маминым прикосновением. Эти слова и то, как Черстин их произнесла, нежно и одновременно напряженно, – тут даже пяти семестров полицейской школы не хватит, чтобы разобраться. Забыла ты или помнишь, подумала Эйра, но есть что-то такое, от чего ты хочешь меня оградить.

– Она призналась.

Это ГГ ей позвонил. Он сидел в машине, направляясь в Сундсвалль, а в салоне у него Брюс Спрингстин пел о бедном городке, мимо которого течет река, в которую ныряют юные влюбленные.

Мейан Нюдален была готова рассказать все уже на первом допросе. Им пришлось остановить ее и дождаться прибытия адвоката. Признание в совершении преступления должно происходить в присутствии правозащитника.

– Теперь мы у цели, – радовался ГГ. – Теперь, дьявол меня раздери, мы точно у цели!

Когда он позвонил, Эйра поднималась по лестнице в полицейском участке, перешагивая через ступеньку. Не мешкая, она устроилась у свободного компьютера и ввела свой логин и пароль, которые получила, когда стала частью следственной группы.

Допрос с Марианной Нюдален.

МН: Я защищала свою семью. Не больше и не меньше.

Кто-то же должен был взять это на себя.

Можно сказать, из нас я самая сильная.

Эйра разговаривала с женщиной достаточно, чтобы сейчас явственно представить себе ее голос, дружелюбный и одновременно суровый.

МН: Мой муж не имеет к этому никакого отношения. Это была я и только я. Теперь вы должны оставить его в покое.

Он достаточно настрадался.

МН: Единственное, о чем я жалею, это о том, что позволила Трюггве находиться здесь. Ни за что бы не подумала, что вы станете так долго удерживать у себя невиновного. Я ведь каждый час ожидала его возвращения домой. Вы можете сказать это ему? Пожалуйста.

Признание было пронизано спокойствием. Женщина говорила довольно долго, не пытаясь о чем-либо умолчать или как-то извернуться. Обычно подозреваемые стремились как можно скорее покинуть комнату для допросов, но Мейан казалась даже довольной, что ей дали выговориться.

Однажды в конце апреля Трюггве пришел домой весь взвинченный. Он услышал, как какая-то женщина в «Железе Нюланда» окликнула его настоящим именем. Это стало началом кошмара.

Точнее, не настоящим, это она неправильно выразилась.

Прошлым именем.

Адам Виде уже давно исчез из их жизни. Несуществующая личность. Имя, которое он когда-то носил. Человек, которым он когда-то являлся.

Мейан утешила мужа, сказав, что ничего страшного в этом нет, но в глубине души она понимала, что теперь самое худшее – это ждать.

Как ждешь черных туч, когда они сгущаются над горой. Как ждешь рак, когда почувствуешь первую опухоль.

Про сплетни, заглохшие на корню, можно сказать, что их никогда и не было. Она выросла с этим и знала, каково это, когда все смотрят на тебя как на зачумленную.

Минул месяц, и ее муж снова появился весь задерганный и на нервах, ранним утром, когда Мейан едва успела сварить кофе.

Трюггве, как всегда, ходил за почтой, и возле почтовых ящиков ему пришлось выслушать ужасные вещи. От Свена Хагстрёма.

– Твоя старуха хоть знает, чем ты раньше занимался? Ты рассказываешь такое