– Вот телефон. Звоните, пожалуйста.

Я смотрел на плоский зеленый аппарат с черными кнопками и не решался снять трубку. Эта штука сейчас должна была многое решить – в одну или в другую сторону.

– Звоните, чего вы застыли?

Чувство было такое, словно я не трубку с телефона снимаю, а гирю пудовую вытягиваю из трясины.

Щелчки кнопок. Секундная тишина. Гудки. Паузы. Мое дыхание. Тамара Михайловна вынимает из кармана халата сигарету. Мнет ее, убирает обратно.

На девятом гудке там ответили.

– Слушаю вас, – мужской голос.

– Здрасьте, – тупо отвечаю я. – А Юлю можно?

И затыкаюсь. Потому что больше не знаю, чего сказать.

На том конце тишина, и потом снова голос ее отца, только подальше. Потому что не в трубку.

– Юля! Тебя к телефону!

И меня отпускает.

Я сажусь на стул, роняю трубку на колени и слушаю далекий голос Юли:

– Алло… Алло, вас не слышно… Говорите…

– Вы знаете, Тамара Михайловна, – говорю я стоящей передо мной женщине. – Вы как-нибудь зайдите к моему соседу, пожалуйста. Он вас очень ждет.

* * *

Ноябрь 2016, Франкфурт-на-Майне

Мы проезжали какой-то игрушечный город с домиками из немецкой сказки, когда Мите позвонила Алиса. Он ответил ей привычными бодрыми интонациями, но уже через пару секунд вся эта бодрота с него соскочила. Митя даже телефончик рукой прикрыл, словно боялся, как бы оттуда чего не выскочило.

– Алиса беременна, – сказал он странным таким голосом, убирая трубу.

– Поздравляю, братан! – толкнул я его в плечо.

Но уже через пять минут Митя говорил не о своем будущем наследнике, а про концерт в «Олимпийском». Его реально плющил масштаб нашей новой задумки. Малой, сидевший в животе у Алисы, этот баттл пока не вытягивал.

Митя увлеченно пересказывал придумки насчет того, чтобы опустить языки сцены ниже уровня силового железа и чтобы проекцию выводить не на специально подготовленную поверхность, как это принято, а на трибуну.

– Камеру разместим на трибуне напротив, она поймает этот эффект. Прикинь, изображение огня выводим прямо на людей, сидящих там! И снимаем.

– Народ не пожгите, – усмехнулся я.

– А языки сделаем под наклоном. Сцена же по центру. Ты – посреди толпы. Так пусть люди и будут контровой декорацией. Когда пойдешь по языку, станешь частью всего этого моря.

– Звучит круто.

– И будет круто, поверь. Надо только скорее домой вернуться.

Он продолжал говорить, а я вспоминал тот вечер, когда на «Белорусской» взорвалась бомба – как я сидел в «Склифе» с телефонной трубкой в руке, и рядом стояла доктор Тамара Михайловна, и Юля повторяла мне что-то, но я все не мог понять что, и люди какие-то заходили. На встречу со своим фигуристом она тогда не поехала – это я понял. Сама отменила в последний момент.

– Толя, тут поворот.

Я глянул на навигатор, и мы успели свернуть.

А Митя никак не мог соскочить со своей темы. Апрельский концерт его плотно штырил. Он говорил, говорил и говорил, но я съехал мыслями уже на другое. Все эти придумки для «Олимпийского» были, конечно, огонь.

Не хватало самой малости.

У меня не было хита. Нового хита – такого, который жахнет в голову каждому в этой огромной толпе, и ни у кого там не останется ни малейших сомнений. Хитяра мне требовался весом никак не меньше, чем «Моя игра» – пудов на тысячу. Но я вместо того, чтобы сутками сидеть в студии, метался как подорванный по Германии.

И это конкретно выбешивало.

– А первый свой концерт помнишь? – услышал я голос Мити.

Ему, видимо, захотелось покуражиться. Почувствовать себя совсем крутым парнем.

Не вопрос. Сегодня можно. Не каждый день узнаешь о том, что скоро ты папа.

– В Ростове или когда в Москву переехал?

– Когда переехал.

– Этот концерт помню. Такое хуй забудешь.

– Почему?

– Потому что на зоне выступал.

– На зоне?

– Точняк. У Жоры дружбан в то время чалился, так вот подел его там был в хорошем авторитете. Он все и устроил.

– Что такое подел?

– Подельник.

– Прикольное сокращение.

– Ни разу не слышал?

– Нет.

Навигатор показывал, что Франкфурт уже совсем близко. Если в самом городе без пробок, то ехать оставалось не больше, чем полчаса. Митя притих над телефоном, ему вечно туда что-то шлют, а я думал о том замесе, в который по факту сложилась моя жизнь. Столько всего несоединимого в ней соединилось. И, странно ведь, не торчало наружу, не вываливалось. Как-то все клеилось одно к одному – доброе и жестокое, заоблачное и поганое. Твари последние легко уживались во мне с херувимами из той церкви, где мы с братом отбывали свой первый алтарный срок.

Глядя на благостный немецкий пейзаж, по контрасту вспомнил отчетный концерт в родной музыкалке перед поездкой в Москву. Фаина тогда нагнала мордатых чиновников из мэрии, они расселись на первом ряду, а мы все толкались как тихие черти за кулисами. На меня повесили главный номер. Аккордеон, приписанный ко мне Николаевной, должен был сотворить такое, чтобы у городского начальства отвалилась челюсть, а вместе с ней – и все сомнения по поводу надобности нашей поездки в Первопрестольную на кровное их бабло.

За кулисами темнота, толкотня и шепот, рядом – симпатичная девочка по классу вокала, и все это очень волнует, как вдруг меня толкает какой-то мелкий поц и просит выйти на улицу.

«Там ребята с тобой поговорить хотят».

А я ведь знаю, какие ребята. Две недели меня возле школы пасут. Через общих знакомых дали знать, что уже счетчик включили. Но до сих пор у них не срасталось. А тут выпасли наконец. Городское мероприятие.

В общем, сходил, вернулся. Рубашку белую в порядок привел. Объявляют мой номер. А меня после «общения» на улице так вставило, что я играю как бог. Сам от себя не ожидал, если честно. До мурашек проперло. И девочка эта красивая рядом вытягивает: «Мо-о-оре, ты слышишь, море! Твоим матросом хочу я стать».

Зал притих. Дыхание, по ходу, не только у меня перехватило. Фаина сбоку из-за кулис выглядывает, лицо прикрыла руками. А у меня на пальцах фаланги разбиты в кровь. И я понятия не имею – кто я.

Потому что тех, на улице, только что метелил кто-то другой.

Франкфурт оказался все-таки забит пробками. Ползли не так, как в Москве, но Митя заскучал. Дела у него в телефоне закончились, и он вернулся к прежнему разговору.

– Толя, расскажи про людей на зоне.

– А чего рассказывать? Сидят – и сидят. Я там недолго был. Выступил и уехал.

– Ну… какие они?

– Обыкновенные. Подел Жориного дружбана гонял в спортивном костюме «Труссарди».

– Да