В туалете была только одна девушка, остервенело отмывающая руки в горячей воде, от которой клубами поднимался пар. Я пожала плечами, каждый истязает себя так, как ему сподручнее. Зашла в кабинку, повесила сумку на крючок. Зашелестела обёртка коробочки, сама коробка полетела в урну, а у меня в руках осталась пластиковая полосочка. А через минуту полосочка уже лежала на смывном бачке, а я старательно разглядывала носки своих туфель, считая про себя. Решила — досчитаю до ста пятидесяти и посмотрю. Не раньше. Цифры никак не заканчивались, словно их был миллион, а не жалких полторы сотни. На восьмидесяти девяти я сорвалась и схватила тест.

И на меня разом обрушились воспоминания десятилетней давности. Моё отчаяние, опустошение, мой страх. Я прислушалась к себе — нет ничего такого. Посмотрела на две яркие полоски на тесте, и почувствовала, как по лицу расползается улыбка. Я беременна. И в этот раз все будет иначе.

Я не стала выбрасывать тест — глупая сентиментальность. Бросила его в сумку, вышла из туалета. Девица с ошпаренными руками уже исчезла, зато Анька все так же сидела, уставившись в экран молчащего смартфона. Я подошла, и чмокнула её в пахнущую духами макушку. Просто потому, что мне хотелось обнять весь мир.

— Не кисни, Анька, все будет хорошо.

И ушла. А уже на следующий день пошла к врачу. Воспоминания о моей прошлой беременности были ещё слишком свежи, чтобы я пускала дело на самотек. Отсидела небольшую очередь, прошла осмотр. Все что узнала, это срок беременности, который и так могла легко высчитать по календарю.

— Может мне в больницу лечь? — с сомнением в голосе спросила я врача.

— Зачем? Я первый раз в жизни вижу такую идеальную беременную. У вас даже гемоглобин в норме. Приходите через две недели, я вас поставлю на учёт.

Я сопротивлялась и не хотела уходить, убеждая всех, что меня нужно госпитализировать немедленно. Прошла УЗИ, на котором мне тыкали в экран, на непонятную рябь из точек и линий, которая обозначала моего ребёнка, и убеждали, что ему в моём животике просто распрекрасно, и наружу он не спешит. Сдалась. Шла по улице и несла себя, словно сосуд, наполненный драгоценным содержимым, боясь расплескать, растерять себя по пути.

— Свежий воздух. Никакой духоты. Витамины. Прогулки. Все, что вам нужно, — сказал мне напоследок врач.

Я подумала о нашей даче. Пять соток, и соседи за проволочным забором. Постоянный хоровод маминых подруг и наших родственников. И приуныла. С покоем это у меня не ассоциировалось. Но у меня был гениальный план.

— Марин, — спросила я вечером у подруги, которая так и пребывала на нашей даче. — А где Руслан?

— Руслан? — задумалась она. — В командировке. Точно. На неделю. Куда-то в Сибирь.

Это все решило. Я взяла отпуск на работе, на которую уже успела устроиться. Ничего особенного — перекладывание бумажек с место на место, и сотни людей вокруг. Отпуск мне давать не хотели, мотивируя тем, что я работаю всего немного. Но я решила, что в случае чего просто уволюсь. Деньги на пропитание и на ребёнка я вполне могла заработать в сети, а большее мне пока не нужно. Собрала необходимые вещи, объяснилась, не упоминая беременности с мамой, и уехала.

Папина Волга фырчала, но везла. Вскоре позади остался лесок, бревенчатый мост, я въехала на пригорок и остановилась у высокого дома. Он смотрел на меня с укоризной, словно обижался на мою ненужность.‍​

‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не обижайся, — попросила я. — Вот рожу ребеночка, будет здесь бегать и шуметь. И пофиг на его папашу.

Дом согласился ждать. Я разложила свои вещи, поставила продукты в холодильник, вытерла пыль и помыла полы. Дом словно оживал вместе со мной. Наступившая ночь меня даже не напугала, хотя я впервые ночевала одна в такой глуши. Стрекотали сверчки за окном, пряно пахло травами из открытой форточки. Я чувствовала умиротворение. Положила руку на живот, абсолютно плоский, впалый живот, и почувствовала, что я не одна.

— Теперь мама будет умнее, — прошептала я. — Мама не будет повторять прошлых ошибок.

Утром выпила стакан ненавистного, но богатого кальцием молока, съела кашу, и отправилась гулять. За домом, в роще розовела земляника. Я увлеклась, и заполнила ею весь подол сарафана, никакой тары с собой не было, а возвращаться не хотелось. Платьице было пёстрым, пожалуй, земляничные пятна его только украсят. Осторожно, дабы не растерять ягодки, пошла обратно. Вошла через задний ход, через который мы обычно бегали в баню, и который многие годы был запертым. Вчера я раскрывала все окна и двери, стремясь прогнать из дома не жилой дух.

Вошла, и принюхалась — пахло чистотой, свежестью, слегка средствами дезинфекции и земляникой. Прекрасно. Прошла на кухню, и остановилась как вкопанная, выпустив подол из рук. Сотни мелких, красных ягодок посыпались, дробно выстукивая по полу.

У кухонного стола, с рюкзаком через плечо и сомнением во взоре стоял Руслан. Я успела забыть, какой он высокий, сейчас мне практически пришлось задрать голову, чтобы смотреть в его лицо. Кухня, такая на первый взгляд просторная явно была для нас тесновата. Я шагнула назад, чувствуя, как давятся под ногами ягоды. Земляникой запахло ещё сильнее, просто дурманяще.

— Ты же в Сибири, — тихо сказала я.

— А ты в Москве, — ответил он, и пнул сумку, которая стояла у его ног. — Впрочем, ты ещё можешь это исправить, это мой дом.

Я ушла. Нет, не из дома. В свою комнату. Мерила её шагами, и думала, думала.

Сколько можно его бояться? Сколько можно ему уступать? Я теперь взрослая женщина, я почти мама, пусть об этом и не знает никто, кроме моего врача. Я должна быть увереннее.

Выдвинула полки письменного стола — когда то здесь лежали разноцветные мелки. Они оказались на месте, пыльные, стертые, прямо из моего детства. Взяла самые яркие — синий и красный. Спустилась вниз. Руслана не было, зато с улицы раздавался задорный собачий лай. Гуляют, значит. Ну гуляйте, гуляйте.

Примерилась к плите, и разделила её красным мелком ровно пополам. Потом провела линию по полу, по столу, прочертила холодильник. Прочертила коридор так, чтобы мне доставался чёрный выход и весь второй этаж, а крошечный сан. узел тоже разделился пополам. Когда Руслан вернулся, я уже дочерчивала.

— Какого хрена? — возмутился он, а Бублик тявкнул, но тут же замахал хвостом извиняясь.