— Ты поела?

— А я не хочу, пап.

— Ты же сказала, что хочешь…

— Что?

— Ничего. — Джозеф почувствовал, как на израненном сердце нарастает тоненькая корочка. Он посмотрел на дочь. Теперь Тари казалась чересчур маленькой. Столько беспокойства от такого крохотного тельца. У нее лицо Ким. Джозеф сжал кулаки. Ему хотелось ударить Тари по голове за то, что она чертовски умело прикидывается собой.

— Убирайся, — сказал Джозеф.

Тари попятилась.

— Убирайся! — закричал он. Держать себя в руках было неимоверно трудно. До дрожи. До судорог. — Убирайся, убирайся…

Даг Блеквуд частенько прогуливался мимо церкви. Каждый раз он заново переживал день их с Эмили свадьбы и похороны некоторых знакомых. Шесть лет назад церковь закрыли и у залива построили новую. Даг приходил на кладбище и читал на могильных плитах имена тех, кого знал когда-то. Имена на камнях, имена в сердце. В памяти вставали поминки, продолжавшиеся до утра. Играли аккордеон и скрипка. Потом народ потихоньку расходился, оставались только самые стойкие, они собирались в прокуренной кухне и начинали петь. Сердце разрывалось от грусти, звучали старинные баллады, передававшиеся от поколения к поколению. «Мой старик», «Голуэй», «Еду на Ньюфаундленд», «Прощай»… под конец в кухне не оставалось уже никого с сухими глазами.

К могиле жены Даг подходил в последнюю очередь. Эмили. Она умерла от рака груди двадцать лет назад. Тогда еще доктора не умели этого лечить. Сейчас бы Эмили, может, и спасли. Она была самой лучшей на свете.

На середине Хрыч-лейн, где дорога круто взбиралась на холм и откуда видна была только верхушка церковного шпиля, Колючка вдруг кинулась вперед. Даг удивился и прибавил шагу. Чуть дальше подъем стал не таким крутым, показалась старая черепичная крыша, а потом и сама церковь. У кладбищенских ворот старик заметил белую машину. Ее бросили явно второпях: дверца открыта, за рулем никого. Даг оглядел кладбище. Родные и близкие усопших часто оставляли машины на стоянке. Он посмотрел на могилу жены и обомлел. У самого надгробия лежала женщина.

— Матерь Божья! — Даг помчался в ворота. Колючка уже стояла рядом и ждала хозяина, свесив розовый язык.

Женщина не шевелилась. Первым делом надо узнать, бьется ли сердце. Старик протянул было руку к ее груди, но раздумал. Чужим рукам там делать нечего. Вместо этого он поднес ладонь ко рту незнакомки и почувствовал слабый ток воздуха. Да у нее кровь на виске! Нашла, каким местом удариться. Ладно, хоть дышит, и то спасибо. Даг вытащил из заднего кармана штанов носовой платок и приложил к ссадине.

Он пытался решить, стоит ли трогать женщину с места. Как назло, по верхней дороге никто не ехал. Рана все еще кровоточила. Колючка начала вылизывать лицо пострадавшей.

— Отвали. — Даг отпихнул собаку и потер щеку незнакомки. — Эй! — в отчаянии позвал он.

Женщина даже не пошевелилась. Колючка снова сунулась и получила пинка.

— Да отстань ты! Убери свой поганый язык.

Лайка обиженно заскулила.

— Дамочка! — Даг потер сильнее, и, наконец, сомкнутые веки дрогнули. Он довольно улыбнулся и снова позвал:

— Дамочка! Эй, дамочка!

Женщина приоткрыла глаза, хрипло застонала и попыталась повернуться. Похоже, ей было очень больно. Незнакомка непонимающе уставилась на Дага.

— Г-где? — сказала она. Слова давались с трудом. — Где… я?

Колючка снова лизнула ее в щеку.

— В Уимерли, — таким тоном, словно это само собой разумелось, ответил Даг. Он оглянулся на брошенную машину. Может, там есть сотовый телефон? — Никуда не уходите. Вообще не двигайтесь. — Он пошел к машине, Колючка осталась сторожить пострадавшую.

Даг перегнулся через водительское сиденье. На шнурке под зеркалом заднего вида болтался пропуск на автостоянку. Старик потянулся к карточке и прочитал фамилию.

— И тут Блеквуд, — изумился он. — Вот расплодились-то.

Клаудия стояла у окна мастерской. Внизу старик осторожно вел в дом Критча молодую женщину. «Это, наверное, Даг Блеквуд с женой Джозефа, — подумала художница. — Красивая… Чудесная фигура, каштановые волосы до плеч». Жалко. Клаудия так надеялась, что у нее снова будет семья. Они с Джозефом, Тари с Джессикой. Девочки уже подружились и вместе играли. Чем не сестры?

Клаудия пару раз видела Дага Блеквуда. И дом его видела. И газон, захламленный всякими кустарными поделками. Несколько лет назад к ней в гости приезжал друг, художник из Сент-Джонса. Даг в это время возился у себя во дворе с какой-то деревянной фигуркой. Художник был очарован морщинистым лицом старика и даже хотел сделать пару фотографий, но Даг отказался наотрез. Этому типу везде чудится подвох.

Клаудия повернулась к столу. Игрушечный городок почти готов. В домиках горят свечи. Уютно. Сколько она лепила этот макет? Такое ощущение, что долгие годы.

— Кто там, мамуль? — спросила Джессика. Она играла с малюсенькими человечками. Клаудия их только что слепила, глина еще не просохла. Девочка взяла крышу с желтого домика и заглянула внутрь.

— Не знаю, — тихо ответила Клаудия и рассеянно взглянула на дочь.

— Плохо, — вздохнула Джессика и вернула крышу обратно.

— Что плохо?

— К Джозефу жена приехала, да? Это плохо. — Она подняла раскрашенную фигурку женщины, повернула лицом к океану и снова поставила на место.

— Почему?

— Не знаю… Ты ведь его убьешь?

— Я никому не хочу зла…

— Папа говорит, убьешь. Из-за того, что с нами случилось. Со мной и с папой. Это Джозеф виноват. — Джессика придвинула игрушечную корову поближе к лошадке.

— Он не виноват, Джессика.

— Это все он…

— Джозеф обычный человек. Такой же, как все. Даже после смерти твой папа никак не хочет признать…

Джессика посмотрела на глиняные домики, потом — на мать:

— Ты ведь все равно убьешь Джозефа. А я — Тари.

— Хватит! — закричала Клаудия с такой ненавистью, что сама испугалась. Разве можно ненавидеть дочь?

Но это — не дочь. Это не может быть ее дочерью. Джессика изменилась, в ней появилось что-то новое. Неприятное. Гнилое.

— Если я убью Тари, то смогу с ней играть всегда. А когда ты умрешь, Джозеф станет твоим другом.

— Прекрати, Джессика. Пожалуйста, перестань.

— Это только сначала больно, а потом появляется такое приятное ощущение, словно ты все время паришь, поднимаешься, но остаешься на месте. Тебе понравится, вот увидишь.

Клаудия взглянула на дочь и рассеяно улыбнулась:

— Ночью, — сказала она, чувствуя, что перехватывает горло, — тебя так хорошо видно.

— Раньше духи приходили по ночам. Им мешал только дневной свет. Теперь все по-другому, гораздо хуже.