— А так можно?

— Ну, истинно, нельзя тебя в город отпускать! Нешто ты думаешь, что в Мире есть что-то, чего человек при желании и упорстве достичь не может? Вот, прими это знание… Да не дёргай ты его сейчас, потом разберёшься и опробуешь. Ничего сложного для тебя там нет. А по уроку твоему вот что. Задача твоя — научиться не бояться, а просто везде и всегда делать своё дело.

— Хорошо. Только тяжко это.

— А я и не говорил, что легко будет. Труднее даже не за себя бояться, а за людей, тебе любимых. Да и за других тоже. Ладно, иди уж. Там к тебе гости направляются. Это для тебя легко пока.

Вернулась Ясна в камеру, а там уже дверь скрипит. Отца Мигобия пропускает, а с ним палача да писаря молодого:

— Ну, здравствуй, ведьмочка наша! Вот и до тебя дело дошло. Расскажи-ка нам, красавица, как ты отцу Патону смерти наколдовала?

— Вы же сами всё видели, так чего спрашиваете? Не колдовала я ни ему, ни кому другому.

— Упорствуешь, глупая? Так это хорошо. А то палач наш тут совсем забудет все навыки свои.

Он сделал знак палачу, но тот почему-то не двигался с места.

— Оставь его. Не до тебя ему, — раздался голос Ясны. — Он сейчас дома, с мамой, которую и забыл почти. Она ему о горестях своих рассказывает, которые слуги сломанного древа в их деревне творят. А писарь сейчас с девкой милуется. Люба она ему, а верой запрещено род длить. Крепко парень в жизни держится, так пусть хоть так порадуется. Ты, кстати, тоже с места не сойдёшь. Но коли что спросить хотел, так спрашивай, а то чего же столбом-то стоять?

Попробовал отец Мигобий с места сдвинуться, да не смог, как ни старался.

— Отпусти, проклятая!

— Да ладно тебе, пусть слуги твои хоть немного отдохнут от служения своего верного. Пусть порадуются! А ты спрашивай, спрашивай. Чего время терять? Про отца Патона — ты и так знаешь. Может ещё чего есть?

Поупрямился отец Мигобий немного да понял, что крепко его ведьма держит. Что это не она в его власти, а он в её, и выйти отсюда, его самого в камере заперев, ей ничего не стоит. Но почему-то она этого не делает. Ох, сильна! И уверена в своих силах! И не зря, в общем, уверена. Если бы она сломанному древу служила!

— Что за Дуб такой, коий знания даёт да чудеса делает? — решил всё же отец Мигобий поговорить на её условиях.

— То Род наш. Коли примкнуть к нему да по правде и совести жить, так и ничего с тобой не случится никогда. А если помогать, так и способности разные тебе за дела твои даны будут.

— А где найти его? Говорят, возле деревни твоей?

— То наш Дуб. А твой — у себя на родине ищи. Может и не дуб он там, а ясень или гора какая, а может — родник или река. У него много лиц, только все они в одном теле сходятся. Через него всё что надо и получишь. А тут наш Дуб. Он тебе не родной.

— А если я уничтожу ваш дуб? Срублю его?

— Говорю же тебе. Много лиц, да тело одно. Коли наше его лицо испортишь, так потом от вашего его лица тебе месть придёт. Каждому народу он своё лицо кажет, ведёт его да хранит. Но уничтожь народ, и обеднеет он. Значит отомстит обидчику! Лесу и зверям, у него другие лица, и их чтить надо, иначе тоже расплата грянет. Весь Мир наш — одно целое, и хрупкое. Одно поддерживает другое, и оба третьему помогают, да всё это в круг замыкается. Разорви круг — и не поправишь потом.

— Значит наше Сломанное Древо тоже его лицо?

— Сначала может быть и было, да потом отвернули вы его в свою сторону, знания от него полученные другим закрыв. Когда стали использовать эти знания не для того, чтобы люди, к вам приходящие, изучали их, тем самым совершенство своё повышая и Род крепя, а для того, чтобы поработить к вам приходящих. Подчинить своему символу, коий вместо лица Рода используете. А потому и нет у вас знаний настоящих, только малые, да ещё и наизнанку вывернутые. Потому и не можете вы ничего сделать, кроме как грубой силой да подлогами.

Задумался отец Мигобий. Долго стоял молча, наконец словно очнувшись сказал:

— Ну, что же, остаётся тебе доказат свою правоту действием. А как ти сие сделаешь, это уже тебе решать. Отпускай нас.

Вмиг очнулись писарь с палачом, виновато головы потупили, на отца Мигобия искоса поглядывая.

— Идёмте отсюда! — велел тот и первым вышел из камеры.

На следующий день в город въехал князь с большой дружиной. Встречали его все бояре и отец Мигобий. Воевода отряд свой выстроил, народу навалило на развлечение поглазеть. Доехал князь до главной площади, остановился да слово молвил:

— Поклон вам, люди добрые! — Едва голову наклонил. На что люди ему тоже едва кивнули. Нечего спины гнуть, коли тебе уважение не кажут. — Делал я много для княжества, да всё не то получалось. Теперь нашлось средство верное и для всех полезное. Служители сломанного древа принесли нам мудрость великую! Мудрость, во всём просвещённом мире известную, и только у нас тьма кромешная да старина несусветная.

— Так ить били ж мы их завсегда с их мудростями своей стариной и дань с них брали! — крикнул кто-то из толпы, но князь вроде как и не слышал.

— А потому будем мы мудрость сию везде вводить, и с сего дня вся письменность в княжестве будет вестись только божеским письмом! А старое письмо нигде приниматься и читаться не будет! Будут служители сломанного древа строить храмы свои где хотят, и земли под то дадутся им невозбранно.

— А может, они на моём дворе захотят? — опять раздалось в толпе, и народ зашумел, но князь вроде опять не услышал.

— Будут они школы создавать да детей ваших грамоте учить! Будут они больницы строить, где лечиться вы будете от скорбей своих. Тот же, кто будет мешать сим полезнейшим нововведениям, будет считаться подлым разбойником и вором, коие подлежат немедленному убиению!

Сказали мне, что ведьм в вашем городе споймали, которые вред великий творили и отца Патона извели. Завтра суд судить буду, и коли вина их доказана будет, так сказним проклятых, на костре спалив прилюдно.

Сказав такую речь, князь сошёл с лобного места, вскочил на коня