одном обвинении неправедном, показал, что честен ты. Благодарю вас, люди добрые, за поддержку вашу да любовь! — поклонилась в пояс. — Только нет больше тех, кто наверное доказательства невиновности моей предоставит. Так пусть Боги рассудят тяжбу нашу со слугами сломанного древа!

Яробой, услышав это, повернулся и стал подниматься обратно на помост.

— Нет, воин! Ты и так для правды много сделал. Другим будет мой божий суд. Пусть привяжут меня рядом с Неленей на костре её!

— Да ты что, девка, рехнулась? — ахнул народ. — Ты нам пригодисся ещё! Так отстоим! Не дадим в обиду!

— Пусть видят в нашу землю со своим уставом пришедшие, что сила Земли нашей с нами неразлучна! — вновь заговорила Ясна. — Что Огонь в нас, а не снаружи! А что Огонь Огню сделает, коли совесть чиста? Пусть знают, что Вода-государыня нас поит и питает, молодость да силы даёт! Пусть убедятся, что отец Небо не покинул детей своих! Коли верны слова мои, коли нет вины на мне, так ничего со мной и не случится! А коли вы, люди добрые, в правде нашей крепки будете, чем мне сил придадите, так и ещё краше стану! Ну что? — повернулась она к отцу Мигобию. — Готовы вы таким способом правду проверить?

Так сильны и уверенны слова её были, что заколебался отец Мигобий. Кто знает силу этой проклятой ведьмы? Наука наукой, а она уже столько наворотила, что и не разберёшь, где тут наука, а где ещё что-то совсем непонятное. Но тут опять встал князь:

— Готовы, и сгоришь ты, ведьма, ясным пламенем! Готовьте костёр, да побольше, и масла не жалейте!

Забегали слуги, стали дрова носить, маслом их поливать, и скоро уже большой костёр со столбом посередине на площади поднялся. Ввели на него Неленю и Ясну, к столбу привязали. Ясна Нелене в руку жёлудь сунула и говорит:

— Успокойся! Держи его в руке крепко. Я тебя не оставлю, только думай о дочери и ничего не бойся! Коли сделаешь так, ни одной мыслью не сомневаясь в жизни своей, так и жива останешься. Хорошо слышишь меня?

— Это ты Лисуню исцелила, я знаю! Не жарить я её хотела, а…

— Знаю я всё! Не о том думай! Держи руку мою и не отпускай ни в коем случае!

Народ на площади волновался, Яробой зубами скрипел — аж люди вокруг шарахались. Стражники храмовые и кмети Князевы за оружие взялись, только вынуть и осталось.

Вот отец Мигобий подошёл к костру, и вся площадь замерла в ожидании.

— Раскайтесь, ведьми! И спасёт души ваши сломанное древо!

— Не в чем нам раскаиваться.

— По закону вашему должен я спросить о последнем желании вашем. Каково твоё желание, лудоедка Нелена?

— Чтобы дочь моя жива была и воспитывалась по нашей вере!

— Жива она будет, а на воспитание ми её Калине отдадим, — ответил отец Мигобий.

Улыбнулась Неленя в первый раз за всё время своего несчастья.

— Видишь, я всё виполняю, — повернулся отец Мигобий к Ясне. — Твоё какое желание будет?

— Пусть положат на вашем помосте одежду женскую, Моя-то сгорит, а не хочется мне перед людом нагишом срамиться, — опять удивила Ясна отца Мигобия, и тот лишь кивнул в ответ.

Отошёл отец Мигобий, знак подал, и набежали слуги с факелами, запалили хворост. Вспыхнул костёр почти сразу высоким пламенем, загородив обе фигуры, к столбу привязанные.

Ясна жёлудь в ладошке стиснула, к Дубу приникнув, и заговорила:

— Ой, ты здрав буди, батюшка Яр Пламень! Сожги, спали ты с нас все страхи да переполохи, узоры да притороки! Болезни да мороки, несчастья да беды! Ой, помоги приникнуть к Роду-Батюшке да силы дай Духом воспрянуть!..

Лилась речь заговорная, трещал огонь вокруг, поднимался дух Ясны ввысь, а тело радостью наливалось! Но вдруг задрожала рука Нелени в её руке, задёргалась, забилась от боли!

— Стой, глупая! Обеих нас погубишь! Не думай ни о чём, кроме дочери! — крикнула Ясна.

Но та не смогла удержаться и завопила криком нечеловеческим, смысл которого только Ясна и поняла!

— Отпусти меня, Яснушка! Не могу я терпеть больше! Я тебе бестелесной служить буду! Пусти, а то правда вместе погибнем, так же хоть ты спасёшься!

А огонь уже и Ясну палить начал, уже ожоги появляться стали. Но ещё крепче она руку Нелени сжала.

— Пусти, говорю! — прокричала Неленя, вывернула свою руку, и тут же взлетел дух её, и затихло тело.

Оставшись одна, Ясна чуть не сдалась оттого, что планы её нарушились. Всё труднее ей бороться с огнём становилось, ожоги мешали, внимание отвлекая, голос прерывался, дым душил! Но вдруг сверху рука протянулась, и голос Неленин в голове прозвучал смешливо:

— Благодарю тебя, подруга! Не стало боли, не стало кома тёмного в душе! Теперь и тебе помочь могу! Что делать, говори! А то князь с пастырями вон уже обрадовались, а народ надежду теряет. Коли не будет по-твоему, так большой бедою оно обернётся! Держи руку мою!

Обрадовалась Ясна! Взялась за протянутую руку, и снова чётко речь её полилась! Слова по Миру кругами пошли, опять тело и душу в лад с Яр Пламенем приводя! А вот и он сам появился!

— Что же ты, красавица моя, чуть всё дело не испортила? Скоро уже прогорит всё, а мы с тобой ещё и половины не сделали! Остальные на подходе уже! А ну быстрее!

Слышали люди на площади крики нечеловеческие, потом резко прервавшиеся. Видели, как пламя заметалось, забилось, а потом вдруг прямо и ровно гореть стало, всё больше разгораться да гудеть, хотя дрова прогорели почти. Вот рухнул столб деревянный, вот костёр осел, но столб пламени меньше не становился. Вот шар огненный от него оторвался да на ворота храмового подворья ухнул. Вспыхнули ворота как маслом политые, забегали работники храмовые. Стали вёдрами воду лить да тын растаскивать. Народ с площади, что поближе стоял, тоже помогать начал, и никто, то ли за дымом, то ли сожжением или пожаром отвлечённые, не заметил, как быстро туча чёрная образовалась. Лишь когда гром над головами грянул — оглянулись. А снег уже сыплет вовсю да в дождь переходит! Вот так диво! Гроза зимняя!

Обрадовались чёрные пастыри, что гаснет огонь на воротах, стали сломанное древо благодарить, но вдруг следующий удар молнии прямо в храм угодил, крышу разметав! Не запалил ничего, зато дождём без крыши залило всю утварь храмовую! Книги попортило, ткани вымочило!

Пламя на костре, в котором ведьм сожгли, к дождю опало как-то сразу, лишь гора углей осталась. Но вот закричал народ, что поближе стоял, руками на пепелище