Ну и, конечно, не стоило забывать, что сосед по палате – лишь наименьшая из его проблем. Как искать брата, как бежать из плена, если он буквально прикован к койке?

– А ты случайно не видел здесь кого-то… ну немного похожего на меня? – спросил Игорь, когда мужчина окончательно обмяк на полу, вытянув руки вдоль тела.

– Ты, верно, издеваешься, – с вымученной улыбкой произнес бедолага. – Я вообще… вообще тут мало что видел.

Ответ немного разочаровал Логвинова, но отступать он не собирался: пока сосед снова не провалился в обморок, нужно хорошенько расспросить его об этом странном месте.

– Ты был болен еще там, в городе? – уточнил Офицер.

– Да, но… Черт, мне дали полгода. Представляешь? – Он нервно усмехнулся. – Полгода… чтобы успеть все.

– У тебя нашли какую-то смертельную болячку, верно я понял?

– Рак мозга, – подтвердил бедняга. – Четвертая стадия.

Он снова заплакал – видимо вспомнив тот день, когда врачи поставили ему страшный диагноз.

Игорь сглотнул подступивший к горлу ком и сказал:

– Мои соболезнования.

– Пустое. Это только моя вина. Я давно уже мигренями маялся, цитрамон глотал постоянно, думал, поможет. А к врачу идти не хотел, думал, на погоду башка реагирует, пройдет со временем… но не прошла. Собрался. Потом, уже как сказали, подумал еще – благо сам живу. Ни детей, ни плетей, ни родителей, царство небесное, ни жен с братьями… Никто плакать не станет… никого не расстрою… уйду, да и все…

Он закашлялся, да так сильно, что аж раскраснелся от натуги. Шумно выдохнув, охнул и продолжил рассказ:

– Доктор сказал – кранты. Я спросил – операция? Не, говорит, операция не катит уже. Поздно для операции. Вот если бы раньше! Предложили химию, правда, на ремиссию надежды мало. Ну вот и все, думаю. Заполнил анкету, условились созвониться, пошел домой… А через пару дней – они. Позвонили, я открыл. Говорят, из онкологии. Я впустил, отвернулся на секунду, а они мне, по ходу, тряпку с этим… ну который вдохнешь и засыпаешь типа?

– Хлороформом? – предположил Логвинов.

– Ну вот с ним, наверное, – согласился мужчина. – Потом я помню, что было, только урывками. Я даже сам не знаю, где мы? Больница какая-то… Ты тоже не в курсе?

– В Боровом мы, – мрачно произнес Игорь.

– В Боро… что? Так мы в Зоне, что ли? Ни хрена себе! – протянул мужчина и заохал, явно пораженный неожиданным открытием.

– А они тебе не сказали, выходит? – спросил Игорь.

– Да, может, и сказали… Но у меня с того момента, как они меня… ну вырубили… и до того, как тут очнулся, – ничего. Никаких воспоминаний, веришь?

– Так, а давно ты здесь?

– Знать бы мне… тут так – очнулся, снова отключился, потом растолкали – увели. Раз вот видел, как тебя вывозят.

– Вывозят?

– Ну да, вывозят куда-то, потом обратно привозят. Меня будят, водят, а тебя даже не пытаются, я так понял… ну разбудить.

– И что они потом с нами делают?

– За тебя не знаю, а у меня анализы берут… разные. Колют что-то, говорят, лекарства.

– Лекарства, значит… – пробормотал Логвинов задумчиво.

По всему выходило, что он невольно забрел в подпольную лабораторию, куда пригоняют неизлечимо больных отшельников, которых никто в городе не хватится. Но как под это определение подходит Серега? Будь у него рак, он бы, надо думать, вряд ли стал утаивать этот факт от брата.

Или все-таки стал бы?

– А они то помогают, то нет, – пробормотал сосед. – То помогают, то… нет…

Его словно заклинило. Интересно, этот тип по жизни такой заторможенный или все дело в уколах, которыми его пичкают здешние коновалы, подумал Игорь, хмуро глядя на бедолагу.

Голова снова раскалывалась. И пусть боль была не такая острая, как раньше, собрать мысли в кучу Игорю становилось все трудней. Вдобавок глаза начали слипаться, будто сталкер целый день вагоны разгружал, а ведь на деле он всего-то десять минут пошевелил языком и того меньше – шеей. Игорь не знал наверняка, колют ли и ему какие-нибудь препараты, но чудовищное утомление и слабость во всем теле указывали на то, что таки да, колют. И как в подобном состоянии он справится со своей миссией по освобождению Сереги?

Да никак.

Игорь уже даже с койки вставал лишь с превеликим трудом, а все пытался корчить из себя супергероя – мол, преграды не преграды, если есть благая цель. Чушь и бред, не имеющие никакого отношения к реальности. Сейчас Логвинов был настолько слаб, что даже свести счеты с жизнью не мог без посторонней помощи. Да что там, в его положении не сходить под себя – уже подвиг, так стоит ли вообще мечтать о чем-то большем?

Игорь скосил глаза на дверь. Почему же он ни разу не проснулся, когда его увозили на свидание с неизвестными докторами? Почему сосед помнит, что с ним происходило, а Логвинов – нет? Наверное, их просто пичкают разным, решил Офицер. Соседа – чтобы поднять на ноги, его же – чтобы, напротив, с койки не вставал. От лежачего сталкера ведь проблем никаких.

И уж точно в разы меньше, чем от ходячего, бодрого и решительно настроенного.

* * *

«Сороку» Смычок обнаружил впервые и теперь с некоторой странной заинтересованностью наблюдал, как брошенная им палка, подхваченная аномалией, улетает прочь.

– Это что, вообще, такое? – озадаченно хмыкнув, спросил Рома.

Он подступил к Смычку, стал за правым плечом и уставился на палку, выполняющую в воздухе незамысловатые пируэты.

– Аномалия. Называется, если ничего не путаю, «сорока», – сказал Костя, покосившись на службиста. – Хватает и тащит метров десять, а потом выпускает. Вреда вроде бы никакого, однако рассказывали мне, как она со всего размаху человека в стену заброшенного дома впечатала. Размазала по ней, словно комара.

– Ох и жуть ты рассказываешь. – Рома поежился, представив себе, видимо, это кровавое зрелище. – Раньше мне эти аномалии-артефакты казались чем-то нереальным, как будто бы выдуманным. А теперь я стою посреди поляны в самом центре Зоны, и мне до того… страшно, что словами не описать. Особенно после того, что с Денисом приключилось.

Службист невольно шмыгнул носом. Смычку было искренне жаль этого парня. Огромный и сильный, он тщательно скрывал от спутников свои эмоции и переживания, но в душе его наверняка царил подлинный ад. Вероятно, Рома и вовсе считал, что на месте Дениса должен был оказаться он. И никто – ни Смычков, ни Картуз – не могли разубедить его в этом заблуждении, настолько сильно оно въелось в подкорку.

Палка, влекомая неугомонной «сорокой», со всего размаха врезалась в ближайшее дерево и с оглушительным хрустом разлетелась в щепки. Роман вздрогнул от неожиданности, мотнул головой, будто отгоняя наваждение, и пробормотал:

– Поскорей бы вернуться в город.