– Но я не убивал Игоря.

– Не знаю, не знаю. Вас опознала соседка потерпевшего. Вы приходили к Семипольскому незадолго до его гибели, на клавише звонка и дверной ручке обнаружены отпечатки пальцев, идентичные вашим.

– Квартира была закрыта.

– Ай-яй-яй, Всеволод Владимирович! В квартире обнаружены следы вашей обуви. Вы ходили по квартире. И возле трупа ваши следы. Опять же, отпечатки ваших пальцев.

– Но я никого не убивал!

– Смерть наступила вследствие механической асфиксии. Вы задушили свою жертву руками.

– Не душил я.

– Я понимаю, вам грозит очень большой срок за убийство. Возможно, даже смертная казнь. Но на вашем месте я бы не отпирался. От убийства вам не отвертеться. Даже если вы действительно не убивали, все равно не отвертеться. Давайте подумаем трезво и так же трезво оценим сложившуюся ситуацию. Вы занимались дзюдо?

– Занимался.

– Воевали?

– Да.

– Потерпевший жил с вашей законной супругой?

– Жил.

– Ну и кто вам после этого поверит, что вы не убивали?

Я и сам прекрасно осознавал, что попал в такой капкан, из которого так просто не выбраться. Но не хотелось брать на себя убийство.

– Но я же не убивал!

– Да, но у вас был мотив его убить. Он жил с вашей женой. Вы воевали в Афганистане, а он жил с вашей женой.

Был и другой мотив. И я не знаю, как бы повел себя, если бы застал Игорька живым в его квартире. Очень даже может быть, что я действительно придушил бы его.

– Я советую вам хорошо подумать, Всеволод Владимирович. Соседка потерпевшего, гражданка Селиверстова, утверждает, что вы были не в себе, когда шли к Семипольскому. Уже одно это может свидетельствовать о состоянии аффекта, в котором вы находились. А ваши сложные отношения с законной женой наводят на мысль об убийстве из ревности. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я молчал. Если честно, я плохо соображал.

– Хорошо, я объясню. Вас могут осудить за умышленное убийство по статье сто второй. В лучшем случае пятнадцать лет лишения свободы, в худшем – смертная казнь. Но вас могут осудить по статье сто четвертой. Убийство в состоянии сильного душевного волнения. Получите четыре года. А может, и меньше. Суд учтет ваши заслуги перед Родиной, все-таки вы исполняли интернациональный долг, а это дорогого стоит.

Следователь убеждал меня долго, настойчиво. Но я не хотел сдаваться. Мало того, что я не убивал Игорька, я не хотел брать на себя вину тех людей, которые нагло меня ограбили. Но следователь не унимался. И сумел доказать мне, что чистосердечное признание в моем случае – это единственно возможный выход из сложившейся ситуации. В конце концов я написал это признание.

А вечером ко мне в КПЗ пришла Женя. Она прилично заплатила дежурному милиционеру, и он разрешил нам остаться в камере на всю ночь. Она принесла мне домашней еды, бутылку вина. Печальная моя участь, печальная обстановка, печальный ужин.

Мне смерть как хотелось напиться, но я отодвинул в сторону бутылку вина.

– Сейчас выпью и буду спать как мертвый. И как я мог тех уродов прозевать?

– Прозевал не прозевал, а время вспять не повернешь. Так что можешь немного выпить.

– Хотел бы много.

– А это ты брось!

– Не бойся, не сопьюсь. А завтра этап в СИЗО, там сухой закон, там ты старшину не подкупишь. Не хочу тебя пугать, но я признался в убийстве.

– Ты – сумасшедший! – встрепенулась Женя.

– У меня нет другого выхода. За убийство в состоянии аффекта мало дают. Четыре года отсижу, и на свободу. А так и расстрелять могут.

– Может быть, ты и прав. Но ты поторопился. Я с хорошим адвокатом договорилась. Скоро он с тобой встретится.

– Дорогой адвокат дорого стоит.

– Для тебя ничего не жалко. Как проклятая работать буду, как-нибудь расплачусь. Работать буду, тебя ждать. Если, конечно, тебя посадят.

– Посадят. А ты меня не жди. Даже если четыре года, все равно много.

– Глупый ты! Да хоть пятнадцать лет, я все равно буду тебя ждать!

Я знал, я был уверен, что Женя скажет это. Как был уверен в том, что она никогда не предаст.

Я подумал о том, что Женя не способна на предательство, и на душе кошки заскребли. Сам-то я однажды предал ее. Как хорошо, что она простила меня. Как хорошо, что не отрекается от меня сейчас. Но лучше бы отреклась. Для нее лучше.

– А нужен я тебе такой? – с горечью спросил я. – Уголовник да еще без гроша в кармане.

– Еще одно слово в том же духе, и я отсюда уйду, – нахмурившись, пригрозила она.

– Молчу, молчу.

Ушла она только утром. И у меня не возникло чувства, что я вижу ее в последний раз. Я был уверен в том, что она будет меня ждать. И верил, что дождется.

В тот же день под конвоем меня отправили в городскую тюрьму. Там я и встретился с адвокатом, которого наняла для меня Женя. Он внимательно выслушал меня. И предложил изложить чистосердечное признание с некоторыми изменениями. В частности, я должен был написать, что накануне убийства Игорек натравил на меня своих псов-охранников. Я так и поступил. Адвокат же нашел свидетеля – моего друга Витьку, который и подтвердил сей факт. Он отыскал тех самых амбалов, с которыми я дрался. Они также дали показания.

Факт ограбления так и остался за кадром. Следствие не узнало о найденных сокровищах и ночном нападении на нашу квартиру. Ларец с драгоценностями и мешок золотых червонцев исчезли бесследно. Взамен же я получил четыре года лишения свободы.

Мне хотелось верить в то, что суд будет милостив ко мне. Но я не поверил своим ушам, когда судья огласил приговор. Все-таки добился адвокат того, чтобы меня осудили по статье сто четвертой. Убийство в состоянии сильного душевного волнения. И приговорили меня всего на четыре года, к тому же общего режима.

9

За окном воет метель, по стеклу жалобно скребется сосновая ветка. Но батареи топятся хорошо, сквозняки не гуляют, и под одеялом так тепло. Еще вчера я трясся в холодном «столыпинском» вагоне, страдал от беспредела, который творил конвой. А сегодня наш этап уже на зоне. Теплое спальное помещение карантинного блока, тишь да гладь. Через недельку нас разбросают по баракам – так по старинке назывались здесь приличные на вид общежития, очень напоминающие по своему устройству армейские казармы. Это зона общего режима, здесь нет тюремных камер на манер тех, в которых я парился в следственном изоляторе. Есть только штрафной изолятор и помещения камерного типа, но я не собирался забивать болт на порядки, установленные инструкциями и правилами. Я же не блатота какая-то, чтобы отрицать все и вся. Работать так работать, в чем вопрос.