Поздно уже. Измаявшийся за день народ уже спит. А мне вот не спится. Лежу на нарах, то бишь на скрипучей шконке, а в голову лезут всякие мысли. Так хорошо начиналась новая страница моей жизни. Сначала нашел клад, затем ко мне вернулась Женя, казалось, что все будет просто здорово. Но меня подвел мой язык. И надо было мне сболтнуть Майе, что у меня завелись деньги... И надо было Игорьку поверить в это. Игорька нет, драгоценностей нет, есть только четыре года чертова срока. Конечно же, могло быть и хуже. Но от этого не легче. Одно хорошо: Женя меня любит, она обещала и будет меня ждать. Я вернусь к ней, мы поженимся, она поможет мне устроиться на работу. Вряд ли с моей рожей и судимостью я смогу претендовать на должность в соответствии с моей специальностью. Но я готов был вкалывать простым грузчиком, лишь бы не быть для Жени обузой.

Ход моих мыслей нарушил шум – топот ног, голоса. В спальном помещении появились какие-то люди в черных фуфайках.

– Где-то здесь этот сладкий фраер, – сказал кто-то. – А вот и он.

Я понял, что это за типы. Отбывающие срок уголовники, решившие поживиться за счет карантина. Нас предупреждали, что на этой зоне такое возможно. Режим общий, воровская власть слабая, а значит, беспредельщиков здесь хоть отбавляй.

«Сладким фраером» оказался парень, который шел сюда этапом из одной со мной тюрьмы. Я не знал, как его зовут. Но знал, что он в состоянии постоять за себя. Невысокого роста, жилистый. Одет хорошо. Дорогая кожаная куртка на меху, теплый спортивный костюм. Судя по всему, местная отморозь позарилась на его шмотки. За богатенького Буратино его приняли, отсюда и «сладкий фраер».

– А, братан! Вот и мы! Ты же сказал – ночью подходи, да?

Все тот же противный голос. Все тот же нахальный тон.

– Ты не понял, козел! – грубо ответил парень. – Ночью тебя хоронить будут!

Он уже стоял на ногах, а беспредельщики зашли к нему со спины. Двое с фронта, двое с тыла. Фланги прикрыты койками и спящими на них людьми. Вернее, людьми, делающими вид, что они спят. Все правильно, в неволе каждый выживает как может. И закон здесь такой – не просят, не лезь. И я не собирался лезть в надвигающуюся разборку. Есть дневальный, который должен в случае чего оповестить дежурного помощника начальника колонии. Если ему ничего не нужно, то мне и подавно все до фонаря.

Парень явно напрашивался на конфликт. И, судя по всему, напросился.

– За козла ответишь, – угрожающе просипел отморозок.

Он хотел что-то еще сказать, но «сладкий фраер» с неожиданной резкостью ударил его кулаком в лицо. Настолько же молниеносный удар, насколько и сокрушительный. И тут очередной удар – ногой назад. Убойный удар. Стоявший позади «сладкого» зэк с воем согнулся в три погибели. И еще один эффектный удар из арсенала карате. Третий отморозок слетает с копыт. Но четвертый все-таки достает смельчака. Что-то вонзает ему в бок. Заточка!

Но парень остается на ногах. Подраненным зверем выскакивает в большой проход, спиной становится к окну. А беспредельщики медленно надвигаются на него. Парень истекает кровью. Нет у него шансов. Но во мне уже просыпаются боевые инстинкты. Человек ранен в бою. Не важно, какой он человек, хороший или плохой. Важно, что он ранен, важно, что его нужно спасать.

Я сорвался со своей койки, перепрыгнул через соседнюю. В прыжке ударил отморозка с заточкой в руке. Взял на прием второго. Эти ребятки хлипкие, не чета тем амбалам, которых натравливал на меня Игорек. Третьего и четвертого уделал раненый каратист. Из последних сил бился парень. На последнем издыхании посмотрел на меня:

– Спасибо, братан. Прохор я.

– Рваный, – представился я.

Такая вот у меня была кликуха. Из-за лица меня так окрестили. И не было ничего в том позорного. И зэки не смотрели на меня с презрением и брезгливостью. Здесь, в неволе, такое лицо было в порядке вещей, хотя, если честно, я еще не встречал себе подобных. Был в тюрьме в камере осужденных мужик со шрамом через всю щеку, но до меня ему было далеко.

Появившийся наряд разбираться не стал. Прохора отправили в санчасть, а меня вместе с отморозками в штрафной изолятор. К счастью, распихали по разным камерам. Но через два дня меня выпустили и прямым ходом направили к начальнику колонии. Правда, принял меня его заместитель по производству. Это был низкорослый, но мощного сложения мужик с тяжелым, пронзительным взглядом. Я доложил о прибытии, представился по форме, он молча выслушал меня и так же молча, взглядом показал на свободный стул. Молча выбил из пачки несколько сигарет, одну взял сам, остальные поднес мне. Отказываться я не стал.

– В Афгане служил? – скупо роняя слова, спросил он.

– Было дело.

– Офицер?

– Старший лейтенант запаса.

– Экономический факультет закончил, если я не ошибаюсь.

– С красным дипломом, – на всякий случай уточнил я.

– Это хорошо. В драку вчера зачем влез?

– Сам знаю, что плохо. Но у них заточка была. Человека убить могли.

– А ты знаешь, что это за человек?

– Мне все равно.

– Мне нравится ход твоей мысли. Парень ты крепкий, с понятиями. Я имею в виду нормальные человеческие понятия. В актив записаться не хочешь? – ошарашил меня майор.

– Нет, – не моргнув глазом ответил я.

В принципе, я ничего не имел против актива. Более того, считал себя заключенным, ставшим на путь исправления. Но я с детства не любил стукачей. А именно с ними ассоциировались активисты.

– И это хорошо.

Я разумно ожидал совершенно противоположной реакции на отказ. Но майору понравился мой ответ.

– Значит, зэки будут уважать. Нарядчиком хочу тебя назначить. Справишься?

– Справлюсь. Если это, конечно, то, о чем я думаю.

– То самое, – усмехнулся майор. – Поверь, к секции дисциплины и порядка это не имеет никакого отношения. На столярный цех тебя поставлю. Нормально?

– Как скажете.

– Только не думай, что здесь все просто. Восемь цехов, продукции на сотни тысяч выпускаем. От шахмат и кухонных гарнитуров.

– Да я не против.

– Тогда подпрягайся, раз не против.

Он отправил меня обратно в карантинный блок. Оттуда меня определили в барак четвертого отряда.

Отличное спальное помещение, строевая «палуба», выстланная дубовым паркетом, чистенькие занавесочки на окнах, до блеска надраенные краны в умывальниках. Порядок такой, что армейский старшина позавидует. Одно плохо – блатота гуляет. Основная масса заключенных находилась сейчас на работах, а эти, с дюжину рыл, в дальнем углу околачиваются, песенки под гитару лабают. Если бы серьезные люди, а так видно, что шелупонь дешевая. В принципе, пусть гуляют, мне-то какое до них дело?

Завхоз показал мне свободную шконку. Не самое лучшее место, но и не самое худшее. Неплохой вариант для человека, которого вполне устраивает статус середняка. В каптерке я получил матрац, белье, застелил кровать. Распорядок и правила в зоне почти как в армии. И лежать на койке поверх одеяла нельзя. И сидеть тоже. Но блатота плевать хотела на правила. Пусть плюют, если охота. А я на рожон лезть не собирался. Сел на табурет. Неудобно, но деваться некуда. Еще три с половиной года сидеть.