— Хозяйка! — вдруг крикнул Исаев, голос из-под земли звучал глухо и страшно. Как из могилы. — Эй, хозяйка, не уходи!

Я попятилась, словно он, как зомби, может выползти оттуда, и схватить нас.

— Лена, Лена! — снова выкрикнул он, словно только сейчас вспомнил, как меня зовут. — Не уходи, постой, дай воды попить, слышишь?

Аня успокоилась, и крепко обняла меня за шею. Смотрела она все еще вниз — голос, идущий из-под земли ее озадачивал. Я окинула крышку взглядом — деревянная, крепкая, запертая на обычную щеколду. Андрей же сказал, что привязал его, точно…

— Твой муж меня приковал цепью и ушел. Даже воды не оставил. Слышишь? Принеси хоть чуть. Ты еще там?

Я удобнее перехватила дочь, и не ответила.

Отступила на цыпочках: Андрей велел с ним не говорить. Занесла Аню в дом и посадила обратно на покрывало. Смахнула холодный пот со лба, от рук пахло грушей.

— Не убегай от мамы, — сказала я, пока она на меня таращилась. — Там опасно.

Плохо закрыла дверь, когда ходила за грушами, вот она и вышла. В этот раз я захлопнула дверь надежнее.

Я набрала воды в кастрюлю и поставила на плиту. Пока закипал компот, сделала сироп. Мелькнула мысль сделать из остальных груш джем или мармелад. Может быть, цукаты в карамели или вроде того. Кулинарной книги или телефона у меня нет, но ведь можно поэкспериментировать. В саду два дерева в грушах, и яблоня не до конца осыпалась. На краю сознания сидела назойливая мысль об Исаеве: правда Андрей мог уйти и не оставить ему даже воды? Он там давно сидит. Даже не позвонить, чтобы узнать. Я поставила компот остужаться, достала из холодильника бутылку воды и нерешительно вышла из дома. Аня потопала вслед за мной и остановилась на крыльце.

Если бы он мог выбраться, он бы сделал это в первый раз с Аней.

Из погреба пахнуло холодом и землей, когда я приподняла крышку. Исаев сидел на нижней ступеньке. Грязное от земли, и наверняка отсыревшее одеяло, валялось внизу. Скованные руки лежали на коленях, от наручников шла тяжелая цепь и опоясывала столб. Он поднял голову и прищурился на свет. Когда я увидела его лицо, меня передернуло: отекшее, в черных синяках.

— Я думал, сдохну здесь, — хрипло сказал он. — Дай попить, красавица.

Я бросила ему бутылку минералки. Исаев скрутил крышку и жадно присосался к горлышку. Не успокоился, пока половину не выпил и через силу остановился, рассматривая меня.

Я как раз опускала крышку.

— Дашь поесть?

— Нет, — ответила я с каменным лицом.

Исаев привстал, звякнув цепью, словно хотел насладиться лучами солнца. Кромешная тьма никому не нравится.

— Муж не разрешает? — по лицу скользнул последний свет, но он успел договорить, прежде чем я захлопнула крышку. — Он у тебя строгий, да? Ты его слушаешься?

— Пошел ты, — пробормотала я, злая, что Исаев зачем-то пытался развести меня на эмоции, и вернулась на крыльцо к поджидавшей меня дочке.

После того, как я подняла ее, забыв о швах, перепуганная тем, что она стояла рядом с погребом, разнылся живот. Разнылся всерьез. Я прилегла, бросив компот недоделанным, а Анюту заперев с собой в комнате. Лежала на боку, наблюдая, как она ползает по полу с куколками и кубиками, и боялась, как бы не разошлись швы.

Когда за окном стемнело, стало еще страшнее — я начала прислушиваться к звукам. Казалось, за запертой дверью кто-то бродит по коридору, половицы поскрипывали. Живот потихоньку успокоился, но вставать я не решилась. Да и зачем, все равно из комнаты страшно выходить. Аня наигралась и уснула. Если проснется — выйти придется, чтобы покормить. Голодной она не уснет.

Вдруг половица скрипнула по-настоящему, и я тревожно приподняла голову. И вправду кто-то вошел, это не просто пол поскрипывает.

— Лена? — неожиданный стук в дверь заставил сердце подпрыгнуть, но я тут же с облегчением уткнулась в подушку.

Андрей пришел.

Какое счастье. Давно мне не было так страшно одной. С детства, наверное.

— Сейчас, — негромко сказала я, косясь на дочь. — Мне встать надо.

Я осторожно добрела до двери и открыла.

У него были встревоженные глаза, стараясь не показать этого, он заглянул в спальню — Аня спала на подушке.

— Пойдем, поговорить надо, — я вышла, и он придержал для меня дверь. — Тебе больно? Скованно идешь.

— Все нормально.

В кухне горел свет. На плите стоял остывший компот, кастрюля с супом, в духовке — гуляш… На столе лежал пакет из супермаркета — городского, не местного. Я окинула интерьер взглядом и опустилась на стул.

— Будешь ужинать? — встать, чтобы подогреть еду не было никаких сил.

— Потом. Наш гость тебя не беспокоил?

Я не сразу поняла о каком он госте. Об Исаеве.

— Нет… Выпросил воды, я дала. Ты не против? — помедлив, добавила я.

— Главное, не вылез.

Андрей разобрал покупки: дорогой кофе, несколько банок с детской едой… Неожиданно передо мной очутилась коробка конфет в форме сердца.

— Это мне? — улыбнулась я.

Он сто лет не делал мне знаков внимания, вот таких — романтичных и простых, какие бывают между влюбленными. Конфетно-букетный период как-то проскочил мимо. А те цветы, что он привез несколько дней назад забылись от острой боли после разрыва трубы.

Да и не надо ничего.

Я рада, что он пришел домой и не придется еще ночь дрожать одной от страха. Только потому уже счастлива.

— Вино тебе не стоит пить, купил тебе конфеты.

Я вопросительно подняла взгляд. Уже подняла крышечку и попробовала конфету с вкусной сливочной начинкой. Вид у Андрея был какой-то странный.

— Твой паспорт, — из внутреннего кармана он подал мне новенький документ.

Я открыла из любопытства, какая у меня теперь фамилия.

Елена Ладова.

Что ж, неплохо…

— Свидетельство на дочку, — его он передал уже в обложке. — И паспорт.

Я положила рядом со своим и попробовала следующую конфету — фисташковую. Как приятно, когда любимый парень приносит угощение, пусть мелочь, но сам факт внимания был даже вкуснее этих конфет.

— Посмотри.

Он раскрыл свой паспорт и положил сверху, придерживая тугие, пахнущие новым документом, страницы.

Сначала я уставилась на фото.

Свежая фотография. Андрей смотрел в объектив, пытаясь излучать дружелюбие и безобидность. Уголки губ приподняты совсем чуть-чуть, чтобы паралич в глаза не бросался. Чисто выбрит. Белая рубашка застегнута до воротничка. Открытый взгляд. Стало грустно: кого угодно, но меня ему не провести, за этой маской я видела его настоящего. Настоящий взгляд, душу. Загнанный зверь пытается прикинуться овечкой, очень старается. Интересно, с какой попытки он сделал это фото.