Двое служек тем временем зашли за алтарь и принесли жаровни и кадильницы, которые раздали присутствующим. Жерикову тоже досталась источающая жуткую вонь кадильница. Марго склонилась к ней и глубоко вдохнула дым. На ее лице появилась лукавая улыбка, глаза затуманились.

— Это особая смесь, — проговорила она с легкой хрипотцой.

Смирнов понимал, что это были наркотики. В часовне стояло такое амбре, что определить по запаху, какие именно, было невозможно, но полицейский предположил, что основу смеси составляла конопля. Он всерьез обеспокоился, опасаясь галлюцинаций, которые помешают ему здраво оценить происходящее.

Валентин опустился на колени и резким дрожащим голосом воскликнул:

— Мы поклоняемся тебе, сатана, наш учитель, покровитель лжи, сребролюбия, похоти и прочих пороков, не требующий невозможного, гордый и неумолимый воин! Бог слабых и немощных низверг тебя, сияющего подобно солнцу, но ты не смирился, и мы не смиримся, Бог унизил тебя, но ты не сдался, и мы не сдадимся. Мы будем горды и с презрением станем глядеть на тех, кто проповедует добро и благочестие, искренность и милосердие, ибо всему этому нет места в нашем мире!

Смирнов слушал речь Валентина со смесью отвращения и презрения. Происходящее казалось ему гнусной клоунадой, кривлянием, которое едва ли может заинтересовать даже сатану.

Часовня тонула в дыму кадильниц, жаровен и испарений, шедших из печей. Следователь чувствовал, что его организм одурманен. С этим ничего нельзя было поделать, оставалось лишь надеяться, что он сможет отличить видения от реальности. К счастью, рядом был Жериков, и они смогут потом сравнить «увиденное».

Закончив говорить, Валентин еще раз обмакнул руку в чашу и широким жестом принялся благословлять присутствующих. Из-за ширмы вывели женщину в черной мантии. Ее русые волосы были распущены, шла она босиком. Служки поспешно освободили алтарь.

— А говорили, оргии не будет! — шепнул Смирнову Жериков, наклонившись к самому уху.

Свою кадильницу он поставил на пол. Марго сидела прямо, лицо у нее раскраснелось, глаза блестели, грудь вздымалась так, словно она задыхалась. Она смотрела на происходящее, больше не обращая внимания на своих подопечных.

Служки тем временем помогли женщине освободиться от мантии, и она осталась нагой. Ее тело блестело от пота, плечи были покрыты причудливой татуировкой. С такого расстояния Смирнов не смог разглядеть ее, но ему показалось, что на ее теле были изображены два извивающихся черных дракона, спускающиеся к локтям.

Служка в красной мантии подал Валентину чашу с какой-то жидкостью, и магистр передал ее женщине.

— Кто она такая? — тронул Жериков Марго за локоть.

Она вздрогнула и несколько раз недоумевающе моргнула. Затем ее рот скривила глуповатая улыбка.

— Жрица! — объявила она с комичным пафосом.

Женщина отпила из чаши и вернула ее Валентину. Затем запрокинула голову и резко вскинула тонкие руки, растопырив пальцы. Их словно свела судорога — так напряжены они были. Все тело жрицы тоже превратилось в струну, оно дрожало и трепетало. В распространившемся вокруг дыму ее фигура казалась призрачной. Смирнов старался не потерять контроль над собой, хотя и понимал, что это практически невозможно: хочешь не хочешь, а наркотики действовали.

Валентин передал чашу служке и вдруг закричал что-то на непонятном языке. Смирнов догадался, что это латынь, только спустя минуту — так сильно магистр коверкал слова. Часть присутствующих вторила Валентину, и часовня наполнилась нестройным хором сиплых от дыма голосов.

Откуда-то раздался тоненький смех — подействовала травка. Для жрицы это послужило как бы сигналом: она рухнула на ковер и стала биться в припадке, загребая ногами и выгибаясь во все стороны. Смирнову невольно вспомнился фильм «Изгоняющий дьявола». Хрипя, жрица принялась царапать ногтями грудь. На бледной коже появились красные полосы и разводы: смешиваясь с потом, кровь легко стекала и размазывалась по телу.

Выбежали служки с серебряными блюдами в руках, на которых горками лежали церковные облатки. Жрице помогли взобраться на алтарь, и она распростерлась на нем, сотрясаемая судорогами, выкрикивая нечто бессвязное. Валентин вытащил откуда-то из складок мантии маленькую склянку и влил ее содержимое женщине в рот. Это подействовало на нее успокаивающе. Зато присутствующие в часовне возбуждались с каждой секундой. Смирнов и сам чувствовал, как по телу проходят жаркие волны, заставляющие сердце биться сильнее. Он часто дышал и постоянно вытирал катившийся по лицу пот. Руки дрожали, во рту появилась неприятная сухость. То же самое, судя по всему, происходило и с остальными. На некоторых курящиеся вокруг наркотики действовали еще сильнее: одна женщина сползла на пол и начала сдирать с себя одежду. Ей никто не препятствовал. Валентин брал облатки с блюд, которые держали служки, и осквернял их потом и кровью жрицы. Прежде чем вернуть их, он прикладывал их к гениталиям женщины. Когда мерзкий ритуал был закончен, магистр двинулся по часовне, раздавая облатки присутствующим со словами: Hoc est enim corpus meum («Это тело мое»).

Люди набрасывались на оскверненный хлеб «евхаристии» как безумные, заталкивали его в рот и закатывали глаза в экстазе. Похоже, у многих уже начались галлюцинации. Особенно сильно происходящее действовало на женщин. Некоторые вскочили со скамеек, другие повалились на пол и корчились, задирая одежды и выкрикивая богохульства. У одной изо рта пошла пена — у нее начался эпилептический припадок. Выскочили двое служек и быстро унесли ее за ширмы. Смирнову они показались похожими на стервятников, налетевших на ослабевшее животное.

Красные рога Валентина качались в дыму с каким-то торжеством, а сам магистр все больше смахивал на сатану, выползшего из ада для встречи со своими адептами. Он был бледен, несмотря на жару, на лбу и щеках блестели крупные капли пота. Зубы были стиснуты, на челюстях ходили желваки. Магистр созерцал мессу с безумным выражением глаз — очевидно, он тоже принял какое-то наркотическое средство.

Все это длилось минут пятнадцать, в течение которых каждый получил по облатке, в том числе Смирнов и Жериков. Полицейские не стали класть их в рот, за что удостоились неодобрительного взгляда магистра. Но он не сказал им ни слова, наверное решив предоставить их попечению Феофанова, который привел их на мессу. Марго тоже была недовольна и даже попыталась заставить «неофитов» съесть оскверненные облатки, но Смирнов и Жериков отмахнулись от нее. Женщина была не в себе из-за действия наркотиков, лицо ее покрылось испариной, зрачки расширились, грудь судорожно вздымалась, пальцы посекундно разжимались и сжимались в кулаки.

— Успокойся! — прошипел ей Жериков, когда она в очередной раз попыталась навязать ему облатку. — Мы здесь, чтобы посмотреть, способны ли вы вызвать демона! — При этом он заговорщицки подмигнул Смирнову. — Если нет, то и становиться членами вашей церкви нам ни к чему!

Выражение лица Марго из возмущенного стало злым.

— Да как ты смеешь, ничтожество! — начала было она, но Жериков сильно сжал ей предплечье, заставив замолчать.