Военный совет в шатре у Пожарского закончился довольно поздно, и я, изрядно намахавшись за день всем, что попало в руки – от пушечного банника до трофейного райтсверта, – к концу дня просто чудовищно устал. Решив не возвращаться к своим, я остановился в обозе у Минина и, с трудом добравшись до возка с сюрпризом, завалился спать под ним на расстеленную на голой земле попону. Увы, выспаться мне было не суждено: через пару часов после того, как я заснул, вокруг поднялся ужасный шум. Не слишком хорошо понимая, что происходит вокруг, со шпагой в одной руке и пистолетом в другой, я напряженно всматривался в окружающую темноту. В таком состоянии на меня и наткнулся хмурый Минин.

– Что случилось, Кузьма?

– Измена, князь! Гришка Орлов, собачий сын, пропустил в Кремль Невяровского со всем полком! Били, били ляхов – и на тебе! Не иначе польстился на посулы гетманские, анафема.

– И много гайдуков прорвалось?

– Да кто же их считал, аспидов!

– А возов много с собой провели?

– Возов не было.

– Ну и хрен с ними – если без возов, с собой припасу они не пронесли, и от того, что в Кремль прорвались, там только ртов больше станет. Хотя знаешь что, Кузьма? Вели запрягать возок, другого такого случая может и не представиться.

– Ух ты, а кто же отведет возок к ляхам?

– А я и отведу: одежда на мне немецкая, никто и не поймет, в чем дело. А ты возьми верховых с десяток до проведи к воротам кремлевским, а там сделаете вид, что гонитесь, да стреляйте почаще. А я у самых ворот вожжи уроню и упаду – вроде как попали в меня.

– Опасно, князь, лучше холопа какого переодеть.

– Некогда, Кузьма, да и на холопе мой камзол будет как на корове седло. Еще догадаются, чего доброго, тогда вся затея насмарку. Не бойся, Господь не выдаст, свинья не съест!

Ночное небо уже начинало светлеть, когда в ворота входили последние из прорвавшихся на помощь польскому гарнизону гайдуки. Ликование охватило измученных долгой осадой и непрерывными лишениями людей, наблюдавших с кремлевских стен, как подходит к ним долгожданная подмога. Защитники надвратной башни уже готовы были закрыть ворота, когда стоящие на стенах защитники увидели совершенно дикую картину. К воротам полным ходом мчалась запряженная парой коней повозка, которой правил высокий и худой человек в немецкой одежде. За ним по пятам гнались несколько десятков всадников, явно собиравшихся перехватить возок, прежде чем он попадет к воротам. Правивший возком немец усердно нахлестывал лошадей и, казалось, вот-вот оторвется от преследователей, но, не доехав совсем немного, пошатнулся и медленно повалился на бок, бросив поводья. Тяжелый вздох пролетел над столпившимися на стенах шляхтичами и гайдуками с жолнежами, когда все услышали голос незаметно подошедшего полковника Струся:

– Что вы смотрите? Все на вылазку! Если в этом возке хлеб, то он для нас более важен, чем вся пришедшая сегодня подмога!

Подчиненные его, услышав волшебное слово «хлеб», кинулись как коршуны вниз и бросились из ворот отбивать у московитов вожделенную повозку, а вслед им гремел голос полковника:

– И непременно спасите рыцаря, прорвавшегося к нам с драгоценным грузом, а если не удастся, то никак не бросайте его тело на поругание схизматикам!

Наша с Мининым затея вполне удалась, причем настолько, что я начинал уже опасаться за целостность своей шкурки. Не знавшие ничего о нашем коварном замысле ополченцы, до крайности разозленные прорывом гайдуков, увидев мою одинокую повозку, все как один вскочили на коней и погнались за мной. Так что нахлестывал бедных коней я не только для того, чтобы прорыв выглядел натуральнее. Наконец показались ворота, пора было покидать свое средство передвижения, поскольку попадать внутрь ни малейшего желания у меня не было. А вдруг слухи о людоедстве в польском гарнизоне не преувеличение? Над моей головой уже несколько раз проносились пули и стрелы, выпущенные ополченцами, того и гляди возьмут прицел точнее. Так что при наезде на очередной ухаб я бросил вожжи и, попытавшись сгруппироваться, свалился с козел на бок. Ох ты, блин, что же так больно-то? Впрочем, надеялся, все не так плохо и ничего жизненно важного я себе не повредил. Лежа в канаве, я наблюдал, как поляки выбегают из ворот и стреляют из ружей по приближающимся ополченцам. Потом хватают лошадей под уздцы и тянут в сторону ворот. Аллилуйя! Они захватили наживку и, очень, надеюсь, скоро ею облопаются, – а это что такое? Четверо из них усиленно обыскивают прилежащие ямы и канавы и скоро натыкаются на мою притворяющуюся мертвой тушку. Подхватив бездыханное (ну почти) тело за руки и за ноги, они волокут меня вслед за возком. Ребята, у вас что там, реально такая проблема с продуктами? Не-хо-чу! Моя голова, потерявшая шлем, тем временем билась о дорогу, и я на какое-то время отключился.

Сознание вернулось ко мне, когда на мой многострадальный лоб кто-то положил мокрую тряпку. Открыв глаза, я наблюдал над собой склонившееся давно не бритое лицо, слава богу, незнакомое.

– Где я? – спросил почему-то на латыни.

– Вы у друзей, – также на языке Горация ответил мне монах.

Блин, точно монах, на ухаживающем за мной человеке сутана, а на макушке тоже давно не бритая, но определенно имеющаяся тонзура. Странно – умом я не понял его сана, а речевой аппарат самостоятельно перешел на наиболее подходящий вариант.

– Что со мной?

– Вы сильно ушиблись, но опасности для жизни нет. К сожалению, мне нечем подкрепить ваши силы, однако надеюсь, нашему спасителю выделят немного пищи.

– Дела в гарнизоне столь плохи, святой отец?

– У кого как, сын мой, русские бояре, особенно Романов и Мстиславский, успели прихватить с собой изрядное количество продовольствия. У многих шляхтичей тоже есть запасы, а другие имеют средства, на которые они могут приобрести себе хлеб насущный.

– Романов? Но я видел их еретического патриарха в Смоленске.

– Его младший брат.

– Ваши шляхтичи покупают у русских бояр хлеб, вместо того чтобы отнять?

– Это не так просто, сын мой, во-первых, у русских бояр достаточно большая и хорошо вооруженная челядь, а во-вторых, они предусмотрительно делятся припасами с паном полковником, и поэтому тот их защищает.

– Чудны дела твои, Господи, впрочем, каждому свое. А чем же поддерживаете свои силы вы, святой отец?

– Иногда мне из христианского милосердия присылают немного еды высокородные шляхтичи. Иногда делятся жолнежи. Но главное – силы мои питает Господь!

– Аминь, – заключил я слова монаха. – Где мое оружие?

– Вам нельзя сейчас вставать, сын мой…

– Мне нельзя сейчас лежать, святой отец, – перебил я его и повторил свой вопрос: – Где мое оружие?

– Вот лежит ваша перевязь со шпагой и кираса, ничего другого при вас не было, когда вас принесли.

– Пока и этого довольно, – отвечал я. – Я должен увидеть коменданта – где он?