Все это я узнал гораздо позже, а тогда, едва началась суматоха, я уже был на стене. Внимание часовых было привлечено происходящим внутри, а не снаружи, и я, привязав веревку к зубцу, стал спускаться. Веревку для меня изготовили люди Войковича, не зная, для чего она мне понадобится. Проникнуть в здание приказа труда не составило: часовые охраняли только подвалы и наружные лестницы. Однако внутри было множество переходов, контролировать которые было просто нереально. Сложно было развести огонь, не привлекая к себе внимания стуком кремня по кресалу. Но эту проблему я решил с помощью горящей лампады, загодя украденной по такому случаю и спрятанной от посторонних глаз в шляпе.

Увы, длина веревки была явно недостаточной, а темнота не позволяла определить, насколько. Повисев некоторое время в неизвестности, я вспомнил все молитвы, которые знал, и разжал руки. Приземление заставило вспомнить все ругательства. С сожалением констатировав, что второй список получился гораздо длиннее, я где ползком, где шагом поковылял к берегу Неглинной. Осторожно, чтобы не выдать себя плеском, войдя в воду, я тихо поплыл, закрепив на надутом бурдюке перевязь со шпагой и пистолет. Найти целый бурдюк, к слову сказать, было совсем непросто. Голодающие солдаты усердно резали на ремни всю доступную им кожу, пытаясь выварить хоть что-то съестное. Вода, показавшаяся сначала теплой, постепенно стала вытягивать из меня тепло, и вскоре я стучал зубами так что, казалось, меня слышат на обоих берегах. Не помню, сколько времени я плыл вдоль реки, стараясь отплыть подальше от Кремля, пока ноги не стали цепляться за дно. Судорожно упираясь в ил ногами, я вскоре выбрался на довольно топкий берег и в полном изможении упал на него. Последнее, что я запомнил, – это склонившееся надо мной усатое лицо. «Казак?» – успел я подумать, прежде чем впасть в забытье.

Очнулся я уже днем от того, что в воздухе невыносимо вкусно пахло кашей. Осторожно приоткрыв глаза, я понял, что лежу на возу, накрытый какой-то рогожей. Болела ушибленная во время падения нога, но, в общем, терпимо. Рядом потрескивали дрова в костре, над которым стоял таган с изрядным котлом. Сводящий меня с ума запах доносился как раз оттуда. Кашеварил какой-то щуплый паренек, в котором я узнал своего давешнего знакомого – Мишку Татаринова. Увидев, что я очнулся, он тут же закричал:

– Дядька Лукьян, князь очнулся!

– Чего орешь, оглашенный? – беззлобно пробурчал старый казак и, посмотрев на меня, сказал: – Здорово ночевал, князь!

– Слава богу, – отвечал я, припомнив, как в таких случаях говорили казаки.

– То-то что слава богу – ты, князь пресветлый, как в реке-то оказался?

– По глупости, ходил до девок гулящих – и в воду упал.

– Веселый ты человек, князь, – засмеялся казак, – только вот хорошо, что с рядом с часовыми Мишка оказался и признал тебя, прежде чем они прибили, да меня кликнул. А то бы ты сейчас апостолу Петру шутки шутил.

– Я ж и говорю, что по глупости!

– Ладно, живой – и слава богу, есть-то будешь?

– Коли дадите, то поем, нальете – так и выпью.

– Ну, точно тебя казак воспитывал!

Тем временем Мишка набрал в плошку варева из котла и с улыбкой подал мне. Я, не чинясь, принял посуду и стал, обжигаясь, отхлебывать. Называлось это блюдо саламатой и больше всего походило на вареный клейстер с салом, но мне с голодухи показалось необычайно вкусным. Не успел я расправиться со своей порцией, как появились несколько всадников, в которых я узнал Аникиту с Казимиром и Анисимом.

– Ты посмотри! – воскликнул Вельяминов. – Мы его обыскались, все глаза проглядели, а он у казаков саламату хлебает!

Анисим с Казимиром помалкивали, но всем своим видом выражали солидарность с ним. Я в ответ не нашел ничего лучше, как пожать плечами и продолжать прием пищи, что еще более возмутило Аникиту.

– Князь! У тебя совесть есть? Какая нелегкая тебя в Кремль понесла, нешто без тебя не справились бы?

– Ну ладно тебе, будет! – отставил я плошку, дохлебав свой немудреный завтрак. – Получилось так, не хотел я. Сами-то как?

– Да что мы? Бились вчера весь день, совсем было одолевать стали литва и ляхи, да Кузьма Минич повел нас в обход через Москву-реку – и ударили латинянам в бок, а там и казаки подоспели.

– Казаки?

– Ну да, – вступил в разговор Лукьян, – князь Трубецкой не хотел, так наши атаманы повздорили с ним и ударили по ляхам.

– Ишь ты, одолели, значит, а обоз литовский как же?

– Так гетман с ним в Москву вошел, а как погнали его, так пришлось бросить.

– Преследовали?

– Нет, воеводы не дали, сказывали, что в один день две радости не бывает. А чего там в Кремле?

Услышав вопрос, все собеседники и подошедшие казаки придвинулись и стали внимательно слушать.

– Голодно там, как гетман уехал, заправляют там полковники Струсь и Будило, да только не больно их слушают. Сам не видал, а сказывали, что некоторые жолнежи от голода до людоедства дошли.

– Дела… – протянул Аникита. – И скоро ли латиняне, прости господи, передохнут?

– Кто их знает, а только многие из них духом упали и вряд ли сильно сопротивляться будут, так что надо на приступ идти.

– Не согласятся воеводы: без пушек не сладить, а из пушек по царским палатам бить никак нельзя.

– А вот это мы еще посмотрим!

– Ну все, погостили – и будя, – прервал меня Вельяминов, – поехали, князь, домой. Спасибо вам, казаки, что нашли его да весточку не мешкая передали. Век не забуду!

Уже садясь на приведенного коня, я вновь увидел Мишку Татаринова, надо было как-то отблагодарить парня, и я подал ему свой пистолет.

– Держи, казак, пригодится.

– Да я покуда не казак, – засмущался парень.

– Бог даст, будешь не только казаком, но и атаманом.

Вельяминов оказался прав. Ни бояре, ни Трубецкой, ни сам Пожарский не согласились штурмовать Кремль в опасении разрушить свои святыни. Мой рассказ о голоде среди кремлевского гарнизона только укрепил их в решении ждать полного истощения сил врага и капитуляции. С одной стороны, резон в этом был – гетман ушел, потеряв много людей и почти весь обоз, и не представлял немедленной угрозы, так что время у ополчения было. С другой стороны, это время можно было использовать куда продуктивнее. Но, так или иначе, все мои доводы разбились об упрямство русских военачальников. Ополчение еще плотнее обложило попавшего в западню врага и терпеливо ждало, когда силы его иссякнут.

Впрочем, я не терял времени даром. Утро мое, как правило, начиналось с того, что я подбирался то с одной, то с другой стороны к Кремлю и, выследив неосторожного часового, снимал его из своей винтовки. Ополченцы и казаки с интересом следили за мной, и, если моя охота заканчивалась удачей, восторженно приветствовали мой успех. Показав свое искусство и завязав с его помощью знакомство с осаждающими, я заводил разговор о том, кого выберут царем после изгнания поляков и какая хорошая наступит после этого жизнь. Надо сказать, большинство ополченцев стояли за то, чтобы выбрать «природного государя» из своих. Иноземные королевичи восторга не вызывали совершенно. Я поначалу пытался рассказывать о выдающихся достоинствах Карла Филипа, но без успеха. Слава богу, хоть в рожу дать не пытались. Героическая оборона Чертольских ворот под моим началом все же принесла мне определенный авторитет среди ополченцев. Так что мне скоро пришлось сменить тактику и просто слушать, кого бы люди хотели видеть царем, а затем запоминать, за что его ругают противники. Пытался я и завязать более тесные знакомства с боярством. Тут дело обстояло хуже. Все же для них я был просто заезжим иностранцем. Подумаешь, стреляю хорошо и на шпагах ловок – видали мы таких! С Вельяминовым дружу? Да кто он такой, этот Вельяминов! С королями заморскими в родстве? Да где вы видали таковых королевских родственников! Ни свиты при нем, ни войска справного. Пиров не устраивает, прихлебатели рядом не вьются, одет и то с чужого плеча!