– Можешь прямо сейчас.

Оживив махобой, Машка направилась к двери:

– Оставайся здесь. Когда я отведу их, уходи как можно дальше, хоть в Глубинные цеха. Только не иди к Темнецу.

– Ну почему? Почему вы его ненавидите?

– Ты все уже знаешь.

Тимур хотел поспорить, убедить, что знает не больше, чем в первый день, но грозный Салах принял неприступный вид. Что тут поделать? Осталось лишь достать трофейный махобой.

– Это вашего Тимура.

Машка мотнула грязными лохмами:

– Незачем… Не уходи к Темнецу, прошу тебя, иначе…

– Что – «иначе»?

– Тебя отпущу я…

Она выпрыгнула на улицу, плотно затворив створку.

Заняв позицию в простенке, Тимур изготовился. Вскоре по улочке пробежал плащ под цвет стен, а за ним другие. Чингиз явно делал обыск.

Высунувшись, Тимур отпрянул – по улице медленно шел Мик, внимательно осматриваясь. Остановился напротив окна мастерской, принюхался, крутанул махобой и двинулся дальше, не оглядываясь.

Словно не заметил нарочно.

Дождик накрапывал. По улицам носилось отдаленное эхо тревожных звуков. Словно кого-то мучили и терзали. Пока Тимура тут не было, в Треугольнике на самом деле что-то изменилось. Как будто порвались канаты, поддерживающие Вну`три в равновесии, и теперь, лишенное опоры, оно раскачивается и вот-вот свалится. Раньше звонки опасности бренчали Ночью, теперь не смолкали и днем. Тимур явственно ощущал, как клубится и сгущается вокруг что-то, а потому невольно ускорял шаг, надеясь на везение: все еще он плохо соображал, куда надо двигать. Туда, где, по его расчету, мог ошиваться посланец Темнеца.

Старался двигаться как опытный зверек: прислушивался и часто вертел головой. Но больше рассчитывал на чутье, что помогало когда-то выжить в джунглях спального микрорайона.

За ближайшим поворотом мелькнула чья-то спина. Кажется, лизнец, вот только странный какой-то – тащит длинную палку, вон даже след остался. Черный шарик приготовился к броску. Далеко обойдя угол цеха, Тимур выскочил.

Шагах в двадцати суетилась парочка, неумело тыкая ржавыми прутьями в комок у стенки. Доносилось возбужденное сопение. Подставив спину, жертва мелко подрагивала от каждого тычка. Вдруг измученно охнула, дернулась и уткнулась в босые щиколотки мучителей перепачканным лбом, пустая оправа круглых очков свалилась в грязь.

Мячик саданул лизнецу в основание черепа и повалил сразу. Другой только успел недовольно оглянуться, как получил в переносицу, рухнул на спину избитого и как по горке съехал в пыль.

Размахивая альпийским топориком, Тимур заорал страшно:

– Пошли прочь! Я Тимур Лютый! Всех отпущу!

С трудом очухавшись, лизнецы бросились наутек на четвереньках, сдирая голые колени. Страх пригнул их к земле, не позволив спасать шкурку на двух конечностях. Лишь синими глазенками зыркали: не преследует ли неминуемая гибель?

Тимур был занят. Подобрав изувеченную оправу, помог спасенному подняться:

– Как ты, брат, цел?

Димка-Дохлик натужно закашлялся, сплевывая кровь с песком, торопливо нацепил оптические дырки, словно в них заключалась сила, и вымучил что-то вроде улыбки:

– Спасибо… Все нормально…

Нормально было не все, озверевшие твари успели изрядно отмутузить математика, он нехорошо кашлял, словно легкие его были отбиты. Тимур слышал, как кашляют с отбитыми легкими.

Дохлик привалился к стенке, дыша со свистом:

– Просто чудо… Так вовремя… Думал, уже все, отпустят…

– Почему лизнецы напали днем… Нет, как они вообще посмели напасть? – спросил Тимур, глотая недокипевшую ярость.

– Пойдем, не надо здесь оставаться. – Поманив за собой Тимура, Дохлик заковылял прочь.

Кое-как, с остановками и передышками, они добрались к убежищу, Димка с трудом преодолел лестницу, отпер погибшую библиотеку и плотно затворил дверь. В темноте вспыхнуло пламя коптилки, горы сваленных книг и голых полок являлись из темноты и снова исчезали.

Дохлик устроился у кострища. Сидеть он не смог, а потому припал на бок, пытаясь унять боль. Ему явно стало хуже, кашель сделался непрерывным. Тимур заставил его проглотить таблетку обезболивающего и по глотку напоил раненого чистой водой. Димка задышал ровнее, приободрился.

– Значит, вернулся… Зачем?

– Скучно стало без тебя…

Приятель усмехнулся и закряхтел:

– Теперь ты настоящий противец, Тимур Лютый.

– Я сам по себе. – Тимур вынул упаковку колбасы. – Ешь.

Откуда только сила взялась. Дохлик вонзился зубами в пластик, рванул и, чавкая, принялся уплетать нарезку. Ел с аппетитом, переходящим в восторг.

Там, в Далёке, они понятия не имеют, какое это счастье – вот так жрать. Им не понять это наслаждение. Потому что наслаждение они могут купить, а не вырвать зубами. От этого наслаждение безнадежно портится. Во всяком случае, на вкус Тимура.

Страстно облизав упаковку, Димка засунул ее в стопку книг.

– Сбо… – только и смог выговорить.

– Ну, брат, жив и сыт, рассказывай, что тут случилось.

– Как только Чингиз отпустил всех глаб… – начал Дохлик, но был перебит:

– Откуда известно?

– Все говорят. – Димка удивился такому простому делу. – Его видели, в Треугольнике за каждым камнем глаза или уши, ты же знаешь. Да и кому под силу такое.

– А Глас про меня?

– Так это он же и пустил!

– Ладно, дальше…

– Стряслось обжорство, мясца было вдоволь.

– Видел, дальше…

– Когда мясцо кончилось, все поняли, что еды больше нет. И тогда началось…

– Да не тяни же резину! – не выдержал Тимур.

Дохлик поморгал в пустую оправу и продолжил:

– Старый закон исчез, каждый стал добывать еду как мог. Началась охота всех на всех. Никто не ждал Ночи, а шли за едой, когда подступал голод. Брали мясцо и сцеживали Тёплу Водицу. Даже лужники взялись за палки. По улице стало не пройти. Еда стала единственной целью жизнью. Все логично.

Солярка горела с чадом, над пламенем плясал черный дымок. Радость возвращения истощилась, а сомнения выползли жирными червяками.

– Что же теперь будет? – тихо спросил Тимур сам себя.

– Скоро все кончится, – отозвался Дохлик.

– Почему?

– Все друг друга отпустят. Никого не останется.

– Иди ты, знаешь куда…

– Тебе есть куда идти, а вот остальным деваться некуда. Если ты нашел выход один раз, найдешь его снова. Но только ты.