ко флоту, полагая, что болезнь Королевы не была такою, какою она впоследствии оказалась; но уже на следующий день Инфант Дуарти велел вызвать Инфантов, своих братьев, дав им знать о том, что Королева, их сеньора и мать, чувствовала себя весьма дурно. Каковые [Инфанты] тотчас поспешили отправиться верхом и прибыли в Одивелаш, откуда уже не отбывали вплоть до самой кончины оной сеньоры.

Немалою была их печаль, когда они прибыли к Королеве и нашли ее столь скованной болью (tao aficada da dor); и притом они взяли на себя весьма великую заботу о том, чтобы служить ей как в том случае, так и впоследствии, и приказать искать все средства, какие только могли быть найдены, для облегчения ее болезни. И хотя все [братья] имели о том великую заботу, основное бремя легло на Инфанта Дуарти, каковой с великим усердием, ни о чем ином не помышляя, приказывал изыскивать все вещи и лекарства, относящиеся к выздоровлению Королевы.

Не ведаю я, говорит автор, в скольких еще манерах проявилась подобная добродетель принцев; поистине, коли само понятие той заповеди, что была записана на второй скрижали [250], каковая говорит, что тот, кто почитает отца своего и мать свою, долго проживет на земле, относится к сей земной жизни, то весьма верю я, что сии [принцы] в полной мере должны были быть из таких. Воистину они всегда были так покорны Королю, своему сеньору и отцу, и Королеве, своей матери, что ни тот сын Вентурии Кориолы (Venturia Coriola) [251], о коем упоминает Валерий, ни какие иные [сыновья], что помянуты (ementados) в Писании, не могут сравниться (iguar) с сими. И да не уразумеет никто так, что сие говорится ради пустословия, ибо я, что сию историю написал, прочел весьма великую долю хроник и исторических книг (livros estoriais), и ни в одной из них ни разу не встретил подобного.

Все прочие заботы войны в те дни были позабыты, и вся занятость состояла в том, чтобы выслушивать врачей и хирургов (celorgiaes) и приказывать приводить в исполнение все вещи, что они предписывали для здоровья той сеньоры, — хоть их средства и труды немногому служили, поскольку боль у Королевы лишь увеличивалась гораздо более, ибо определение конца [каждого] не имеет никакого верного средства, ибо написано: Posuisti terminos eius, etc. [252] Каковой вещью Король был весьма огорчен, как тот, кто ведал, что за потеря последует для него из-за смерти столь доброй жены, с каковой он пребывал в браке уже двадцать семь лет, без какого-либо участия разлада, что мог бы иметь место меж ними, но лишь любви и согласия, как вы уже слышали. И такова была печаль, что питал Король из-за болезни Королевы, что он лишался желания есть и спать, по каковой причине многие полагали, что таким путем воспоследует для него какая-либо великая хворь, [и так бы оно и случилось,] кабы не великое его усилие [владеть собой].

ГЛАВА XL.

Как Королева обрела подлинное познание своей смерти, и о делах, что она относительно сего свершила, и как она вручила древо Креста своим сыновьям

Говорил я уже в другом месте о той сентенции философа [Аристотеля], что все люди естественным образом желают знания; и я говорил о естественном сем желании лишь в отношении вещей телесных, равно как и вещей, что даются человеку в качестве основ истинного знания. Ибо всякая мудрость в сем мире была бы малоценной, если бы только мы не могли прийти чрез нее к тому подлинному познанию вещей, чрез кои душа получает спасение, поскольку всякое знание без Бога не есть знание, посему всякий конец добродетельной жизни есть в истинном познании Бога.

И поскольку мы уже много раз говорили о великих добродетелях, что были в сей Королеве, следует [нам теперь] узнать, как наш Господь Бог пожелал наделить ее истинным знанием, показав ей темноту жизни настоящей, чрез любовь внутреннюю, что Он дал ей к Самому Себе, с подлинным познанием конца своей жизни. И хотя суд над душою состоится лишь в присутствии (no conspeito) Нашего Господа Бога — каковую тайну Он пожелал, чтобы не изведал ни один человек, облеченный в сию бренную плоть, — все мудрецы, в особенности Святой Фома [253], что ради божественного созерцания взошел на вершину истинного знания, полагают, что когда существо приближается к своему концу, оно обретает истинное познание Создателя и горько раскаивается в своих грехах, — [и] что тогда суд сего [Создателя] есть истинное спасение. Каковой знак может быть узнан чрез тех, кто в подобное время говорит со своими аббатами (abades) [исповедниками] обо всех изъянах (falecimentos), что ощущает на своей совести, согласно тому святому совету, коему пророк [царь Давид] учит в псалме, говоря: «Я возвращусь чрез все свои годы назад, очищая недра своей совести, дабы перечислить Тебе горести души моей».

Чрез каковое покаяние мы можем доподлинно узнать, как та святая Королева обрела истинное блаженство; ибо, хоть и весьма часто была она исповедуема во все иные времена, после того как болезнь таким вот образом усилилась в ней, она говорила весьма пространно со своим аббатом и, в возмещение некоторых тягот [совести], коли они у нее и были, приказала раздать многие милостыни и [содеять] иные великие дела милосердия, приводя много доводов в раскаяние за свои грехи, каковые [доводы] своим благочестием много заставляли дивиться (faziam grande contricao) того ее исповедника. И по завершении сего она велела призвать своих сыновей и сказала им:

— Бог ведает, какое желание (camanho desejo) всегда имела я узреть тот час, когда ваш отец сделает вас рыцарями; и для сего я приказала изготовить и украсить три меча. И хотя бы Богу было угодно, чтобы я в сем мире не узрела подобной радости, да будет Он прославлен за все.

И затем она приказала узнать, послал ли ей уже Жуан Вашкиш оные мечи, и ей сказали, что нет.

— В таком случае, — сказала она, — немедля и как можно скорее отправляйтесь в Лиссабон и сделайте так, чтобы мне их доставили. Я хотела, сыновья мои, — молвила она, обращаясь к Инфантам, — вручить вам сейчас мечи, о коих говорила вам ранее, но так как их здесь нет, я не могу сего сделать; но все же я дам вам сейчас щит истинной крепости и защиты, каковой есть древо Истинного Креста; завтра