К месту обнаружения подтянули несколько дополнительных групп спецназа, через некоторое время появились розыскные собаки, и уже к девяти утра заброшенный дом был окружен.

От серой двухэтажной коробки, стоявшей на границе квартала, веяло мраком и запустением. В маленьких прорезях окон торчали разбитые рамы и куски стекол. Два десантника встали по бокам входной двери, третий – командир – резко рванул ее на себя. Дверь, сдерживаемая тугой пружиной, открылась наполовину, но тут же вырвалась из рук и захлопнулась. Нескончаемый лай собак, рвавшихся в бой, стал еще яростнее и громче. Вторая попытка оказалась более успешной, и взвод солдат ворвался в здание. Осмотр помещений ничего не дал.

– Командир, там никого нет, – доложил сержант офицеру.

– Я так и думал, – ответил тот. – Видишь, как собаки скребут слева?

– Что это?

– Скорее всего, вход в подвал.

– Будем брать?

– Вначале послушаем, может, появятся признаки жизни.

– Ты же говорил, что дорога каждая минута.

– И сейчас говорю, но ситуация несколько иная: если он убит, значит… Сам понимаешь… Если нет – они по понятным причинам сейчас не станут стрелять. Пошли людей проверить, нет ли какого-нибудь оконца в подвал или чего-нибудь типа лаза.

В течение нескольких минут весь квартал был плотно окружен, возможные пути отступления от дома наглухо перекрыты. Убедившись, что все готово, командир десантников подал знак к штурму.

Эйтан поднял мегафон и громко, четко выговаривая каждое слово, начал говорить по-арабски:

– Вы окружены, сопротивление бесполезно! Во избежание ненужных жертв вам предлагается сдаться. На размышление десять минут. Выходить по одному, оружие держать в левой руке наверху, бросать слева по ходу движения.

После такого вступления поднявшийся в подвале шум, напоминавший базар, остановить было уже невозможно. Лысый равнодушно смотрел на грызню отчаянного меньшинства, готового принять бой, вернее смерть. Его взгляд ничего не выражал, он думал о своем: как надуть ненавистных сионистов и сделать так, чтобы под шумок признания собственного поражения сдать этих идиотов, в худшем варианте всех до единого, а самому спастись. Потеря людей, пусть даже надежных и преданных, – половина проблемы, найдутся новые… Главное – выбраться и убежать, а в сложившейся ситуации это совсем непросто, если вообще возможно. Вариант за вариантом мелькали в голове, поглощая почти все внимание, и он не сразу заметил, как некоторые его подчиненные осмелели до того, что принялись бросать обвинения в его адрес. Поняв, что ситуация выходит из-под контроля, он заорал, бешено вращая глазами:

– Молчать! Пристрелю каждого, кто посмеет приблизиться ближе чем на пять шагов!

Увидев в руке командира серебристый «Кольт» 45-го калибра, смельчаки быстро попятились назад: в его готовности шарахнуть в любого, попавшего на мушку, сомнений не возникало – в прошлом такое уже случалось. Выждав паузу, лысый продолжил:

– Товарищи и братья по оружию! Не я ли водил вас от победы к победе? Вы забыли, как мы вместе пускали кровь этим сионистским ублюдкам? Вспомни, Абу Раид, как ты и мы вместе с тобой были счастливы в день, когда один из них трепыхался, связанный, в твоих руках! Вспомни его глаза, которые превратились от страха в два спелых финика! Вспомни, как ты провел ему ножом по губам, а затем после хорошего плевка в его грязную рожу медленно перерезал его поганую глотку! Это был великий день, день искупительной жертвы, принесенной Аллаху! – От его взгляда не ускользнула смена выражения лица Абу Раида, чьи жесткие черты расправились в едва заметной улыбке. – А ты, Салех? Забыл ту девчонку, чье тело успокоило и остудило горячий зной всех товарищей, вышедших с тобой на разведку? Не об этом ли своем самом счастливом дне ты без конца рассказываешь даже тем, кто слышал эту историю уже десятки раз? – На мгновение он опустил голову и помолчал. – В эту тяжелую для всех минуту я думаю не о себе. В этой жизни я уже все испытал, ничего нового не предстанет перед глазами моими в подлунном мире. Я думаю только о вас. Вы молоды и сильны и поэтому должны жить во имя освобождения народа Палестины! Я думаю о ваших семьях и детях, о тех из вас, кто еще совсем юн и создаст семью в будущем, чтобы растить верных сыновей своего народа. – Он нервно сглотнул и продолжил: – Мы вернемся в ряды верных слуг Аллаха, и да воздастся нам по заслугам! Мы победим в священной войне против этих тварей, возомнивших себя хозяевами нашей земли! Но сейчас надо уступить.

После нескольких одобрительных криков все смолкло. Зажигательная речь сделала свое дело, и разгоряченные головы немного поостыли. Бандиты привыкли к тому, что все решения за них принимает командир.

– Наиф, ты первый…

Двадцать шесть боевиков ХАМАСа с поднятыми руками цепочкой, один за другим, потянулись на выход.

Процедура заняла около пятнадцати минут, после чего Эйтан в сопровождении солдат с собакой спустился в подвал. Увидев в углу Ахмеда, он подбежал к нему, приподнял с пола и, не мешкая, развязал ему руки.

– Это я, Ахмед, ты узнаешь меня? – Он потрепал безжизненную щеку и трижды поцеловал Ахмеда на арабский манер. – Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо…

Только сейчас Эйтан понял, насколько он, майор военной разведки Израильской армии, привязался к этому голубоглазому арабу. Оказывается, он очень сильно хотел застать переводчика живым.

Ахмед с трудом встал, отряхнулся от грязи и слабо улыбнулся. Солдаты, окружив его неплотным кольцом, дружелюбно хлопали его по спине и плечам, пытаясь подбодрить.

– Ничего, и не такое бывает, – повторяли они обычные в подобных случаях слова, – главное, что жив остался!

Ахмед вышел из подвала, посмотрел на голубеющее небо, на восходящее солнце, затем на солдат, гурьбой шедших рядом с ним. Он пытался радоваться за себя, за свое благополучное освобождение, за этих молодых ребят, ни секунды не раздумывая бросившихся его спасать, и… не мог. Внутри что-то сломалось. С этого часа он не хотел собственного дома, он уже не хотел иметь жену и детей, не хотел хорошо оплачиваемой работы. За время, проведенное в подвале, он в одночасье превратился в кого-то другого, и теперь спокойного, миролюбивого человека, ничего не желавшего кроме дома и семьи, более не существовало. Из подвала вышел другой Ахмед, все чувства которого сплавились в сильнейшей плотности сгусток, именуемый страшным словом «месть». Арабская кровь – дело нешуточное!

Он спокойно, почти равнодушно, осмотрелся. Взгляд заскользил по улыбающимся лицам солдат, пока не остановился на Эйтане. В ту же секунду улыбка стала сползать с лица майора: холодный проникающий взгляд потерявшего способность чувствовать человека прощупывал его. В спасенном переводчике с большим трудом можно было узнать прежнего добродушного малого. «Так смотрит убийца», – мелькнула в голове у майора недобрая мысль, которую он тут же принялся отгонять. Он вновь широко улыбнулся, словно ставя точку событиям этого утра. Ни в чем не повинный человек освобожден, молниеносная операция увенчалась успехом – и это главное!