– Сейчас Мир его уделает! – не унимается Юра. – Не боись, подруга, Пашка на своем ржавом ведре для Мира не угроза.

Киваю, словно китайский болванчик, соглашаясь. Цепляюсь руками за ограждение, пальцами в прохладный металл впиваюсь, и ветер свищет вокруг. От рева моторов и криков глохну, от вспышек чьих-то камер и света фонарей слепну. Закрываю глаза, молюсь про себя, чтобы в моей жизни не случилось еще одной аварии. Пожалуйста-пожалуйста, пусть все будет хорошо. Вселенная, ну что тебе стоит? Ты же слышишь меня? Слышишь?

Рывок, поворот. Машина Мира вырывается вперед, но всего лишь на несколько сантиметров – разница почти не видна. Мир чуть уводит автомобиль в сторону, Паша налегает сбоку, пытается спихнуть соперника с полосы, вытолкать, обезоружить. Это не гонка, это бой. Драка не на жизнь, а на смерть. Мир притормаживает, дает Соловьеву возможность насладиться иллюзией триумфа и мощным рывком вылетает вперед.

Соловьев упорный. Прибавляет скорость, пытается подрезать левое колесо, и Мир сдает вправо, в последний миг уходя из-под удара. Он ловкий, и я начинаю верить, что все закончится хорошо. Мальчики пободаются, выяснят, кто из них круче, и разойдутся по разные стороны баррикад. Сердце гулко стучит в висках. То жмурюсь, отворачиваясь, то снова распахиваю глаза, чтобы увидеть очередной финт Соловьева. Ну вот, почему ему не сидится спокойно? Реванша захотел? Хоть так уничтожить репутацию Мирослава и победить? Но разве он не понимает, что так ничего не решить? Ведь Мирослав никогда не нападал первым! Да, мне все еще неприятно вспоминать драки и синяки, но Мир не был причиной мордобоя.

Когда трасса заходит на вираж, а до финиша остается не так уж много, Соловьев вдруг вырывается вперед и толкает Мира вбок. Толчок, скрежет. Машина Мира идет юзом, словно теряет управление, и автомобиль Паши крутится волчком. Перед глазами все, будто в замедленной съемке. Вспышками, кадрами. Я вскрикиваю, и мой голос вдруг звучит слишком громко – толпа стихает как-то разом. Или мне так кажется? Тишина тяжелым ватным облаком падает на плечи, придавливает, становясь плотной и осязаемой.

Но я все еще слышу звук столкновения, и паника клокочет внутри. Я открываю и закрываю рот, пытаюсь взять себя в руки, но слишком много воспоминаний наваливается на меня. Они жесткой хваткой держат меня за горло, тащат за собой в мой личный ад, в мое прошлое. В тот зимний вечер, разделивший мою жизнь на до и после. В день, когда мне исполнилось пятнадцать, и я стала вдруг взрослой. Матные выкрики рядом разрушают иллюзию, возвращают меня в день сегодняшний, и я наконец могу свободно дышать. Чьи-то руки хватают меня за плечи, резко оборачивают и крепко держат, а толпа снова ревет разноголосьем.

– Не смотри туда, не смотри! – Юрка пытается удержать меня, только куда ему со мной справиться?

– Пусти, – ору, стараясь перекричать толпу, взбудораженную произошедшим на трассе. – Да пусти же ты!

Где во мне эта злость берется? Где силы находятся оттолкнуть здорового крепкого парня и перемахнуть через парапет? Вроде бы меня пытаются остановить, но я не понимаю кто. Это неважно. Важно увидеть Мирослава, узнать, что с ним. Почему он не выходит из разбитой машины? Почему?!

– Арина, стой! – орет кто-то, до боли знакомый, но я бегу, ломая ноги, туда, где вдалеке столкнулись две машины, да так и замерли, изувеченные.

Вокруг люди, люди… их так много, мне совсем незнакомых. Они мешают пройти к машинам. Распихиваю неудачно подвернувшихся на пути, мешающих, совершенно молча протискиваюсь вперед, потому что мне нужно, мне жизненно необходимо увидеть все своими глазами. Вдруг становится страшно. Страшно осознать, что на самом деле могло произойти. Мысли бессвязные, горькие и противные, от них неуютно, а сердце будто бы совсем не бьется. Его нет во мне, оно навечно отдано красивому мальчику, заменившему целый мир. Мальчику, который научил любить мир и смотреть на него не через призму боли и недоверия.

Пахнет сожженными шинами, металлом и грязным снегом, который забился за воротник. Нет, стоп, это снова не о сегодняшнем дне. Я толкаю темноволосую девушку – прости, подруга, – и выхожу вперед. За спиной голоса, перед глазами изувеченная машина Мирослава. Возле нее возится высокий мужик в белом халате поверх кожаной куртки, и я делаю шаг вперед. Всего лишь шаг, но мне потребовалась вся сила воли, чтобы сделать его. Хочется зажмуриться, но вместо этого я сжимаю руки в кулаки, а влажные ладошки ледяные.

– Разойдитесь, – нервничает Белый халат. – Не на что тут смотреть. Хорошо все, проваливайте!

Я снова делаю шаг, не обращая внимания на грозный окрик. Еще шаг, второй, третий. Переставляю ноги, но никак не могу приблизиться.

– Девушка. куда вы? – не унимается мужчина, а я отмахиваюсь от него. – Вам сюда нельзя.

– Можно, – голос звучит жалобно. – Дайте мне посмотреть, пожалуйста.

– Ненормальная, что ли? – хмурится, и я кожей ощущаю его внимательный взгляд.

– Ненормальная, – подтверждаю. Да, сейчас я именно такая, но плевать.

Из машины, разрывая тишину на части, раздается стон. Хриплый, болезненный, но это ведь значит, что Мирослав живой. Замершее в груди сердце делает кульбит, радостно трепещет, и горячие слезы текут по щекам.

– Он живой, – говорю, а мужик хмыкает.

– Куда он денется? Второй тоже в порядке.

Да плевать на второго. Правда, вообще наплевать. Белый халат теряет ко мне всякий интерес, словно рядом меня вовсе нет, и снова наклоняется над открытой дверцей, за которой стонет мой Мирослав.

– Ему же больно, разве вы не понимаете? – вскрикиваю, когда он, как мне кажется, слишком грубо хватает Мирослава за плечо.

Я боюсь смотреть Миру в лицо. Боюсь увидеть раны, кровь, судорожное сокращение мышц из-за боли. Я трусиха! Но ноги несут вперед, и я, сжав крепче кулаки, все-таки делаю последний шаг.

– Мир… – выдыхаю тихонько, и слезы катятся из глаз с новой силой. – Ты живой…

Я пробую эту фразу на вкус снова и снова, катаю ее на языке, наслаждаюсь сладким послевкусием.

– Детка…

Мир силится улыбнуться, но закрывает глаза и снова стонет. Его голова откинута, волосы прилипли ко лбу влажными завитками, а на щеке и скуле красные кровоподтеки.

– Он о руль стукнулся, – поясняет мужчина, видно, осознав, что я никуда не денусь, что со мной придется считаться. Помолчав немного, добавляет: – Скорая уже едет.

Краем глаза замечаю движение у машины Соловьева. Ее «передок» уродливо смят, но сам Паша, похоже, пострадал меньше Мирослава. Злость, масштаба которой не знала до этого момента, заслоняет собой все. Перед глазами падает алая шторка. За считанные секунды я оказываюсь напротив Соловьева, неуклюже хватающегося за открытую дверцу, и со всей дури бью его по лицу. Еще и еще раз, выливая всю ярость на него. Не сразу, но до меня вдруг доходит…

– Ты пьяный! – ошарашенно произношу, отходя на шаг. – Ты выпил? Сколько ты выпил?