Кому-то бы показалось, что мне повезло попасть в плен к шикарному миллионеру Каю Стоунэму и быть его игрушкой для секса.

Действительно. Что плохого в том, что каждый вечер или почти каждый тебя использует чудовищно красивый мужчина?

В фантазиях это звучит маняще и привлекательно. Но в реальности…само ощущение того, что я вещь, безликое создание, которое можно только потреблять, разрушает меня.

С детства я была всеми отвергнута. Я – порванный презерватив, ошибка своих родителей, отказница, и таких в приютах очень много.

Но несмотря на это, несмотря на то, что я никогда не была никому нужна по-настоящему, я хранила в себе ТАК много любви, копила ее годами, желая ее кому-нибудь отдать. Но теперь ее забирали против моей воли. Женственность, любовь и даже красоту…

Я истощалась, увядала как цветок, без ежедневной поливки, когда Стоунэм приходил, чтобы просто попользоваться мной.

Так было не всегда.

Моя жизнь завертелась, со скоростью света, вокруг одного ее центра – Кая Стоунэма. Все было по-разному. Каждый день не был похож на предыдущий, несмотря на то, что я почти все время сидела в своей комнате.

Это нельзя назвать нормальной жизнью. Но у меня была Энджи. Эта девочка так нуждалась в любви, как и я когда-то. В матери. Я плела ей косы, и мы вместе рисовали. Читала ей сказки, набираясь положительных эмоций, чтобы предстать перед Каем сильной.

С Стоунэмом же я…пропадала. Совершала поступки, которые раньше не позволила себе бы даже под алкоголем. С каждым днем наши игры становились безумнее и ненасытнее.

Мне нравилось, когда он завязывал глаза, а руки стягивал ремнем. Иногда он стягивал мою шею лентой и управлял дыханием. Но Кай, мой Кай, всегда рассчитывал свою силу.

Это были игры, которые какая-то часть меня приняла и стала…зависимой.

На следующее утро я просыпалась, вспоминая прошлый вечер словно в тумане. Такое чувство сродни жуткому похмелью.

Вроде что-то делала…вроде ничего плохого не совершила…но знаю, что натворила делов, но не помню каких. Да и не хочу помнить.

Кай доводил меня до степени своего безумия.

Иногда я записывала что-то из наших ночей. Писала на корках романов, воруя ручки у Энджи. Я хотела проанализировать свое поведение, хотела бороться с безумием, противостоять пожирающей страсти.

Но не могла.

Обычно он приходил нервный и на взводе – секс для него это лишь повод снять стресс и напряжение. От него пахло другими женщинами. Сотнями дорогих женских духов…и только я могла почувствовать его запах, я выискивала его, как ревнивая ищейка…как собачонка, желающая убедиться в том, что хозяин верен мне также, как я ему.

Но этого не было. Я была вещью в потоке, нелюбимой, не особенной…

Иногда от него пахло им, сигаретами и виски. Не было ничего лишнего. Это был он. Жесткий, опасный, но не бессердечный. Было в нем иногда что-то…что заставляло меня самой отщипывать кусочки своего сердца и преподносить ему на блюде.

Я занималась с ним любовью, когда он меня трахал. И я уходила в себя, когда он меня насиловал жестко и бездушно, просто тыкаясь в меня своим членом.

Я всегда чувствовала разницу. Между своим Каем и бессердечным чудовищем, которое в него вселялось. По запаху, в первую очередь.

Я ненавидела его. И сгорала от ревности. От одной мысли, что он называет кого-то «киса», меня передергивало, и как бы я не хотела, я не могла искоренить из себя ревность и желание получить ласку своего хозяина. Настоящую ласку.

А не то, что он иногда устраивал. Мой Кай мог ударить меня ремнем по попе, но даже один мой жалобный писк останавливал его.

Чудовище же ничего не останавливало. Он истязал и он губил. Как бы там ни было, два его образа, два брата-близнеца дрессировали меня. Но только одному из них я отдавала свое сердце.

Несмотря на боль, он был моим создателем. Был мной. И никого в жизни кроме него у меня не было, не было моей жизни без Кая…он свет и тьма, он солнце и звезды. Он – моя Вселенная.

Он заставлял меня повторять эти аффермации, пробуждал во мне похотливую кошку, и каждый раз, когда наши тела сливались, я чувствовала переплетение душ.

Он отдавал тоже. Отдавал что-то. Кусочки сердца или души. Я всем нутром чувствовала, что иногда это не было «просто сексом», даже если после оргазма, он мог назвать меня его шлюхой.

По сути так и было. Я – проститутка, и то, что я здесь оказалась, это все из-за моей глупости. Или из-за того, что я оказалась не в том вместе не в то время.

Но Кай был прав. Лучше так, чем в Мексику…чем еще куда-то. Если ко мне притронется хоть пальцем кто-то другой, неродной, чужой, чужеродный…я этого не вынесу.

Я мечтала. Мечтала только об одном, чтобы однажды, он заснул со мной. Обнимая. Чтобы наши тела переплелись во сне, чтобы мне было тепло. Я его опора, он моя стена…

«Я не сплю в одной постели с шлюхами.» – это все, что я получала на свои мечты.

И как бы ласков он не был иногда, мы возвращались к одному и тому же. Он закрывался. Я узнавала о Кае только из уст Хиллари. О том, что он делает, где он учился, каким был…Хиллари проболталась про мать Кая.

Я и сама помнила, что по сети гуляла информация о его семье. Очень странная информация. Когда-то я восприняла ее как грязный слух, подобный моим липовым рассказам. Но сейчас задумалась.

– Я где-то читала, что его отец психически не здоров. Кажется, писали, что он в одной из больниц Лос-Анжелеса для особо буйных пациентов. Это многое объясняет на счет Кая…не так ли?

– Побойся дьявола, детка! Не вздумай при нем об этом сказать! Я устала за тобой ухаживать и видеть твои синяки, – ворчала Хиллари. Терпеть не могла женщину, но она была единственным человеком, кроме Кая и Энджи, с кем я могла поговорить. – Не для печати, да, сдается мне, так оно и есть. Судя по состоянию Ханны…

– Кто такая Ханна? – я хотела во что бы то ни стало разболтать женщину. Я же журналистка. Выбью нужную мне информацию из любого. Я была мила с Хиллари, и долгие недели устанавливала с ней доверительный контакт, расспрашивая женщину о ее детях.

– Мама Кая. У него же и братик был…да только умер совсем маленьким, – глаза Хилари заблестели, и даже мне стало не по себе. Я начинала видеть в этой семье не собственный ужас, а трагедию…историю, которой можно посопереживать. Мне только дай волю, кого-нибудь пожалеть. Маленький погибший брат? Если бы что-нибудь случилось с Мейсоном, хоть он и придурок…это бы точно оставило на мне отпечаток. – Прости, я не могу спокойно говорить, когда речь идет о страданиях детей и матерей. Ханна…сошла с ума. Она почти не разговаривает. Просто слоняется по своей комнате целыми сутками…я мало чего знаю. Она здесь, в этом доме. Кай был против психушки.