деревню ордынская конница. Поднявшаяся снежная пыль сплошной тучей заслонила небо. Из этой пелены выныривали злобные твари. Они что-то кричали на непонятном языке, и мёрзлый снег резко визжал под копытами их коней.

Сумятица и смятение начались в русском лагере. Горящими стрелами и факелами вёрткие всадники в мохнатых шапках поджигали легко воспламенявшиеся крыши ветхих строений, выгоняя бойцов на мороз, лишая укрытия. На фоне зарева воины без броней и кольчуг, в белых полотняных рубахах, расшитых красным нитяным узором, метались группами и поодиночке. Кто-то, не заботясь о том, чтобы задержать неприятеля, побежал по направлению к лесу.

Сам Всеволод выскочил на улицу без кольчуги в одной белоснежной шёлковой сорочке, рукава на сильных руках завёрнуты по локоть, в руках секира. Юный и гордый, он должен был продержаться до тех пор, пока Василько соберёт дружину, рассыпанную горохом по деревне, и посадит в седло. Первый из татар, кто приблизился, свалился лицом в снег и отдал душу своим богам. Второй удар страшной секиры пришёлся по рёбрам косматого всадника.

Гридни, видя, как сражается их князь, вставали вокруг него плечом к плечу, выдерживая натиск. Но монголы, почуяв запах человеческой крови, словно безумные демоны, отчаянно пытались прорваться сквозь их ряды к сердцу маленького русского отряда. Небо дрожало от звона клинков. Один из них всё же прорвался к князю, рубя направо и налево, как безумный. Удар сабли рассёк Всеволоду шею, но в это мгновение один из дружинников нанёс татарину смертельный удар мечом в грудь. Когда Всеволод опустился на снег, напор татар усилился.

Такой бой, с численно превосходящим и хорошо организованным противником, не может продолжаться долго.

Совсем скоро от ярославской дружины осталась лишь небольшая горстка храбрецов, которая продолжала мужественно сражаться там, где был убит их князь. Они не искали спасения, понимая, что если и удастся кому-то вырваться живым, то наверняка самым везучим.

В Божонки примчался всадник без кольчуги и седла, в нательной рубахе на неоседланной лошади, и выдохнул одно лишь слово:

— Напали!

Этого было достаточно.

Облачаясь в броню, пристегивая к поясам мечи, хватая луки с колчанами, сдергивая со стенных крюков кистени, стали выбегать во двор бойцы. Много времени на сборы не потребовалось.

— Скорей по коням! — гаркнул князь.

Уже сидя в седле, Василько обратился к дружине:

— Война без падших не бывает. Знали мы, что на сильных врагов идём. Или умрём здесь с честью, или вернёмся домой со славой! Иного не дано! Я с вами!

— Ты наш князь! — дружно откликнулись воины.

— Там, где твоя голова ляжет, там и мы свои сложим. — И ринулись на врага.

— Скорей!.. Скорей!.. — кричал Василько, беспрерывно оглядываясь и пришпоривая жеребца.

Звенел и хрупал снег под копытами.

Его лютая дружина, ни бога, ни чёрта не боящаяся, была вовсе не подарок. Этого полка не зря страшились в битвах. Народ собрался боевой. За князя своего любого врага разорвать готовый.

Когда поганые, казалось бы, уже праздновали победу, их самих настиг неожиданный удар.

Боевой клич ростовской дружины, разорванный порывом ветра, накрыл монгольскую стаю. Был он больше похож на звериный рык, и монголы на какой-то момент оцепенели от ужаса.

Это Василько спешил, как мог, на выручку брату, ещё не зная, что тот уже погиб.

Вновь закипела большая драка. В густом пекле битвы русские шишаки перемешались в общую кучу с татарскими мохнатыми шапками.

Заметались мечи, со свистом разрезая густой морозный воздух. Секут вражеские тела и вышибают из них дух вон. Звереть дальше было некуда.

Кровь за кровь!

Чуть отставшие от конницы пешие ратники уже включались в схватку, прямо с короткого марша.

Противник, не ожидавший такого поворота, дрогнул, но спины не показал, а развить успех русским полкам было уже нечем. Резервов больше не было, все, кто мог, включились в бой.

Может быть, Василько не был великим полководцем, но вот воителем он был преславным.

Как могучий богатырь из древней легенды, он прокладывал себе дорогу острым мечом среди всего этого хаоса. Копыта его коня ступали по обезглавленным телам.

Железные булавы, ударившись о его грудь, разлетались со звоном на мелкие кусочки, словно стекло. И не было такого щита, который бы не пробил его меч.

Оказываясь в самом центре людского месива, он звездил по головам не успевших избежать столкновения вражеских всадников. Зычным своим голосом он призывал бойцов не жалеть кривоногих степных бесов. Он был красив, отважен и силён. Один только его вид вызывал у татар ужас. Как перезрелые арбузы, трещали вокруг него охваченные страхом нерусские лица.

Видя это, Василько расхохотался, откинувшись в седле, как мог хохотать только бог войны. Русая борода сверкала на солнце. Жила на виске от напряжения вздулась, как канат. Страшен был в этот момент лик Василько, и попятились монголы.

Но как бы ни был страшен русский богатырь, а и его ожидала вскоре печальная участь. Рано или поздно внезапность и большое численное превосходство должны были сказаться и сказались.

Ещё сверкали на поле красные щиты, говоря, что есть еще кому продолжить бой, есть кому постоять за честь Отчизны, но их становилось всё меньше и меньше. Один за другим падали мёртвыми наземь ростовские храбрецы, полные необузданной природной мощи и сурового гнева. Полегла почти вся храбрая дружина Василько, одни уснули навсегда со стрелой в груди, другие — изрубленные татарскими кривыми саблями. Сам богатырь, хоть и был весь изранен, оставался жив. Меч у него в руках по-прежнему сверкал, наводя ужас. Не остывая, в запале бойцовском, ростовский витязь рубил, колол, крошил. Вид его был действительно жутковат. Руки Василько в запекшейся крови, лицо в царапинах, кольчуга помята, в нескольких местах она висела звеньями, открывая бреши, шлем наискось надрублен мечом.

Несгибаемый он был человек, гнулся только в молитве перед богом, врагу же было его вовек не согнуть.

Вот уже и конь под ним был убит, а только и пешего Василько татарам взять было не под силу.

Обступили его враги, блистали их шлёмы, сверкало оружие. Секли они его саблями острыми, а он отражал их удары, перегородившись щитом. Но раны и напряжение боя уже давали себя знать. Дышал богатырь тяжело, воздух со свистом выходил изо рта. Глаза застилал пот, катившийся со лба ручьём, утирая его огромной ручищей, чтобы не мешал, Василько упрямо продолжал драться. Скольких врагов порубил он мечом вокруг себя, не сосчитать, да притупился, зазубрился верный меч. Богатырь был уже не так быстр, движения становились тягучими и заторможенными. На жилах, на упорстве, он стоял как скала. Удары становились реже. Скоро