— Сами рук не пачкайте. Фальшивку пускай изготовят в гестапо. Там тоже есть специалисты этого дела.

— Слушаюсь, господин адмирал.

— Вот и чудесно. А теперь, если не возражаете, я покажу вам свою гордость - розы из крымского дворца графа Воронцова... Впрочем, вы, кажется, устали, майор? В таком случае я вас не задерживаю. Можете идти.- Ничего, ничего, Граве, можете идти. Я не обижен. Я знаю настоящих знатоков на свете раз-два, и обчелся...

Наутро Штраух, пригласил к себе Хабекер вкратце он все рассказал- Инге как на ее квартире был взят радист, он нес какой то пакет? а там донесение с ее почерком. Вот фотокопии! Инга долго разглядывала снимки. -Это фальшивка сказала она, бросая фотокопии экспертизы. на стол следователя. Как? — спросил Хабекер.

Хабекер посмотрел на фотокопии.

— Tы Ты хочешь отрицать даже очевидное? — спросил Хабекер

— Я требую экспертизы!

— Ах так? Экспертизы?! Больше тебе ничего не нужно?

— Я требую экспертизы.

— Не твой почерк?

— Я требую экспертизы.

Хабекер придвинул фотокопии к себе.

— Ладно! — сказал Хабекер. — Я пошлю письмо на экспертизу! Но ты напрасно надеешься, что она поможет!

— Я требую экспертизы.

— Молчать! — взорвался Хабекер. — Экспертиза! Кому теперь нужна экспертиза? Мы знаем вещи почище этого письма! Твое предательство установлено, и мне не требуется никаких экспертиз!

— Я требую экспертизы.

— Ты замолчишь, падаль?

Хабекер выскочил из-за стола и принялся хлестать ее по щекам. Она не опускала головы, только закрыла глаза и стиснула зубы.

Задыхаясь, Хабекер оставил ее.

— Сейчас ты увидишь «экспертизу»! — пообещал он. — Подожди немного, увидишь!

Он нажал кнопку звонка.

Больше он ни о чем не спрашивал, чего-то ждал, но молчать не мог и теперь осыпал ее ругательствами. Методически. Испытывая наслаждение.

Она смотрела поверх его головы, на простенок между макушкой Хабекера и рамой портрета Гитлера. Радист из Москвы? Взятое у него письмо? Что это? Грубая уловка гестапо?

Но что же еще?!

Она твердо помнила: ничего похожего Эрвину никогда не писала. А уж назвать в письме фон Топпенау хотя бы по инициалам просто не могла! Это же недопустимо!

Значит, гестапо.

Тем более что Хабекер обмолвился насчет попытки принуждения, якобы предпринятой советской разведкой

Это ее, Штраух, хотели принуждать?! Игра следователя шита белыми нитками.

Но какую линию защиты избрать? Как отвести удар от себя и фон Топпенау. Как прикрыть, если понадобится, «Гнома», «Зигфрида» и «Веру»

Решать приходилось мгновенно.

Вот сейчас.

Сию минуту...

Она подумала: рассказать о ней мог только фон Топпенау. Но если он уж начал говорить, то сказал, наверное, все, что знал. Значит, версию о шантаже со стороны Больца применять нельзя. Не поверят. Остается одно -подтвердить показания Топпенау, взять всю вину на себя. Всю вину на себя, чтобы спасти остальных. Только бы спасти остальных!

Однако Хабекер не собирался оставлять ее в покое.

— Ты, может, рассчитываешь, что мы подделали телеграмму на твое имя? — спросил Хабекер. А! Ты на что рассчитываешь!

Ну, так ты ошибаешься! Я же не мог предъявить суду фальшивку! Фотокопии мы взяли у радиста, верно. Он попал в капкан, как кролик. И думал.

Что ты предательница. Поэтому и выложил все. Даже новый шифр, хотя держал его в голове.

И волну, на которой хотел работать.

Радист оказался поумнее тебя! Он предпочел обойтись без серьезных разговоров.

И правильно поступил!

Во всяком случае, он спас свою шкуру

Только скажи,- что тебе стоит сохранить жизнь. С кем была связана! Скажи всю правду

— Смотри в глаза!.. Тебе что, мало досталось -Тебе не надоело там, в подвале?..

Назови всех, слышишь? Скажи все! Слышишь?.. На свободу мы тебя не выпустим. Но жизнь сохраним. А потом помилуем. Если, конечно, станешь помогать нам... Что ты уставилась, как змея? Ты что, не хочешь жить? Ведь ты хочешь жить! Тебе же всего тридцать лет! Ты еще молода!.. Опусти глаза, тварь!.. Слушай, Штраух, тебе нет смысла молчать! Я устрою очную ставку с радистом, засланным к тебе! Ты убедишься, что я не лгу! Он расскажет, как ему приказывали припугнуть тебя и твоего графчика!.. Неужели ты не понимаешь, что хозяева тебе не верили? А с нами еще можно договориться!.. Посмотри еще раз на телеграмму, присланную «Альфе». Посмотри! Это ответ на телеграмму, посланную от твоего имени! Есть свидетели, которые подтвердят под присягой, что она подлинный ответ из Москвы! Тут чисто сработано, Штраух! Мы провели Москву! Пойми — тут чисто, и говори! Для тебя это единственный шанс на спасение!

— Я требую экспертизы...

— Ты подписываешь свой собственный смертный приговор! — крикнул Хабекер.

— Я требую экспертизы...

— Тварь!..

Он снова ударил ее. Теперь кулаком. По голове. Сверху вниз.

Со всей силой, на какую был способен. Ну, гадина! — прохрипел Хабекер. — Теперь пеняй на себя. Я сделал все, что мог. Больше я тебя спасать не стану!

Она сжалась, ожидая новых ударов. Но следователь, видимо, не собирался избивать, как прежде. Ударил просто так, чтобы дать выход ненависти.

Неужели он говорит правду?

Неужели они схватили радиста?

Неужели тому действительно дали фальшивые фотокопии..-

И вдруг она поняла

Вдруг она все поняла!

И как наяву услышала голос Эрвина:

— Мы живем только потому, что кто-то каждый час жертвует своей жизнью!

Но теперь она не подняла головы, чтобы Хабекер ничего не прочитал в ее измученных глазах...

— Повернись! — приказал Хабекер. — Так. Узнаешь, кто это?

Она пристально смотрела в лицо графа фон Топпенау, избегавшего ее взгляда.

Графа усадили на стул возле двери. Он побледнел, осунулся, плечи обвисли.

— Да, — сказала она. Это граф фон Топпенау. Начальник моего реферата.

— Отлично! — сказал Хабекер. — Граф, вам знакома эта женщина?

— Это Штраух, — по-прежнему избегая ее взгляда. Ответил фон Топпенау.

— Прекрасно! — сказал Хабекер. — Это Инга Штраух ваш секретарь и лицо, приставленное к вам Больцем в тридцать девятом году. Так?

— Да...

— Вы подтверждаете прежние показания. Топпенау.