мелькают огни свечей, зажженные невидимой рукой, шелест женского платья и беззвучные причитания ожидают безрассудного путника, неудачно нашедшего себе ночлег в одной из многочисленных комнат замка. Но так ли правдивы рассказы, насквозь пропитанные страхом, можно ли верить в их истинность? Подскажет прошлое, в котором все в один короткий миг преобразятся, мертвые тела оживут, старицы помолодеют, замки станут вновь удивлять своей роскошью, пыль исчезнет, став вновь частью людей, многим событиям еще предстоит свершиться, но ничего, увы, невозможно изменить.

Историю эту знали лишь два человека, коими не одним из них я не являюсь. Но сыграв в ней малую, отведенную мне роль, изменил многие судьбы, разрушил, может быть, и стоя на смертном одре, я спрошу себя, а правильно ли я поступил; храню по-прежнему надежду на то, что Господь мне ответит, даровав, наконец, покой.

Глава первая

“Женщина – запретный плод, вкус которого подобен падению”.

Когда дорожная пыль рассеялась, и тени начали наполняться формой, средь дневного летного освещения и на фоне лесного массива нам предстает молодой джентльмен, так научно изучающий со всем любопытством ту картину, что написана будто бы только в его искушенном воображении или плодом чужой фантазии. Он чувствовал на себе всю тяжесть обратной перспективы, образ, сошедший со страниц готического романа, и замок Отранто навеял ему о былом величии. Замок, открыв ставни своих глаз, смотрел на человека и пытался постичь потаенную душу нового гостя. Имя ему Геральд, он, стоит в черном плаще, из-под которого выглядывает ворот чересчур белой рубашки, также серый камзол дает о себе знать; поправляет на руках перчатки и легко вращает трость, томится от ожидания, готовый вступить в неизвестный ему доселе мир, преградой в который служили большие запечатанные ворота. Отпереть порыжевшие замки должны были с минуту на минуту. Экипаж позади джентльмена одиноко жил своей жизнью и кучер уже успел свернуть табак, закурить, пуститься в странствия по своим простым и не столь важным грезам. Время шло. Должный прием не был оказан, начало казаться, что неведомая сила не позволяет полностью войти в свои права и владения Геральду Краусвеа, хозяину сего замка и окрестных угодий, лесов и других мест. И не забудем объявить тот факт, что всё это старинное, но от того не потерявшееся великолепие, с недавних пор приобретено на законных основаниях за некую баснословную сумму, чью цифру теперь не скажет вам никто, одно ясно, очень даже кругленькую. Отныне финансовые затраты позади.

Джентльмен ходит взад-вперед, убрав руки за спину и смотря под ноги, будто уже начиная шагами измерять свои владения. Солнце пекло и лишь ветер усмирял жар. Лошадь копытами рыла землю, так им наскучила та сцена, что разыгралась перед ними или их роли третьего плана им были не по душе.

Еще один час и Геральд останавливается, поворачивается к кучеру и приказывает ему перелезть через ворота и отворить их. Терпение его иссякло, правила приличия потеряли всякую силу. Небритый мужчина с коричневато-земляной шляпой на голове, невнятно обрадовался порученной ему работе. Но вскоре ему предстояло огорчиться, ведь он оказался, бесполезным, когда влезая на прутья ворот, они чудесным образом отворились, под тяжестью груза на них повисшего; ржавые замки сломались, они оказались не запертыми. Джентльмена это положение вещей огорчило и в то же время разозлило, та глупость, которая не позволила ему прикоснуться к преграде и то безрассудство дворецкого, не соизволившего должно запереть ворота и встретить своего хозяина. Но как бы то ни было, путь был чист и Геральд сев в карету, продолжил движение дальше, к замку.

Сквозь окошко, взору его показались более явные и не менее атмосферные притязания, того оплота одиночества и скорби, того недвижимого памятника чьей-то потерянной навеки тайны, создатель которой унес все ответы в могилу. Черной кляксой на белой бумаге казался замок, чьи очертания постепенно открывались и строгость форм, строений, поражали своей монументальностью. Даже летняя свежесть и яркость красок не могли унять неприкаянный дух этого места; будто бы грозовые тучи наполнены сверкающими молниями и зарядами грома стращались над величественными башнями, словно зловещий туман, поднимаемый из подвалов-катакомб вот-вот соединившись с воздухом, откроет незримую дверь между живыми и мертвыми. Но возложив представления на успокоение, из-за долгого пути, Геральд. без интереса, пустым взглядом приветствовал замок Краусвеа, мысли его наполнены лишь воспоминаниями о былой забытой жизни, в которой пульсировало всё и в то же время ничего. Он, уже не заметив для себя, перешел на третий десяток лет, привыкший к однообразности повседневного движения бытия, он испытал страх, узнав о неожиданном и столь многозначительном повороте судьбы. И это страх утраты, в меньшей степени, чем может показаться, также молниеносный и долгоиграющий, и лекарством ему послужат отвлечения, что теперь в изобилии обитают вокруг.

Если бы мы встали возле входной двери и незаметно для чужих глаз посмотрели в маленькую замочную скважину, то увидели бы подъезжающую карету, запряженную двумя серыми лошадьми. И наш любопытный взгляд приковал бы к себе без смущения, тот задумчивый и безрадостный человек, который окинув серыми глазами остов средневековья, медленно выходит из экипажа. Сопровождая выход тростью, другой рукой он приглаживал слегка растрепанные чернильные волосы, когда-то аккуратно уложенные в хвост, а потом еще долго не решался подойти ближе к замку, хотя недавно готов был ветром пронестись по уголкам, столь странно-сказочных мест, но то был лишь порыв.

Словно меланхоличный аскет, стоя перед вратами Данте, двумя руками опираясь на трость, Геральд потупив голову, ожидал чего-то, то ли прилива уверенности, или дуновения ветра, направившего его к двери. Но замок был пуст, и поэтому ни одна живая душа не желала сопроводить прибывшего гостя. И тогда издав неслышный вздох, он направился в замок, со всей решительностью и интересом, что в последние минуты преобладали над другими его первостепенными чувствами. Несколько шагов. Дверь отворилась; без скрипа и других звуков; будто давно ожидая лучи солнца, годы, не посещавшие те пустоты. И должно быть Геральд испытал тоже ощущение покоя, когда после смерти тела люди видят свет, но ему во всей красе заиграла тьма. Он нарушил безмятежный покой пыли и запустения, злых духов и забытых покровителей. Свет со стороны двери оживил все те проявления, что так непосильно пугают людей-суеты и имя их – старость и одиночество. Джентльмен нисколько не устрашился, а живо представил иную картину, нечеткую, но от того столь заманчивую. Сняв плащ, он повесил сей черное покрывало на спинку аккуратно шитого красным бархатом и сукном кресла. Поставил трость