к столику возле заколоченного окна, столь неаккуратно обитого прогнутыми досками, должно быть в спешке, сквозь щели просачивались прядки белого света, на все том же предмете интерьера стояла ваза с высохшими цветами, а именно то были багровые розы, лепестки коих померкли, частично опали, истлели, давным-давно потеряв свой первоначальный аромат. Ко всему уже прикоснулась старуха ветхость, но каждый предмет таил в себе память о былых свершениях. Найдя старый канделябр, с тремя чашечками со свечами, от которых осталась лишь четверть, Геральд чиркнул спичкой и зажег закоптившийся подсвечник. Ему не терпелось увидеть столь таинственное место, покуда не явится хотя бы кто-нибудь.

Знаток истории и любитель не открытых островов, ему редко доводилось быть первооткрывателем, и тогда ему представился удобный момент, закрыть пробел в жизни.

Чье-то леденящее душу дыхание колыхало огни свечей, отчего тени двигались и перемещались по комнате, фантом, имеющий схожие очертания медленно, но ровно двигался в такт за преследуемым господином. Из мрака выплывали люди, что словно в клетке находятся в пределах резных позолоченных рам, кои со временем осыплются, превратившись в труху, быть лишь образами они обречены. Из глубин старины величаво, со всей гордостью возносилась архитектура, а именно резьба, арки, лестницы, амфитеатры, загромождение комнат задуманные как обитель минотавра. Архитектура была когда-то изящна и кокетлива, словно реверанс неопытной леди, при этом крепка, долговечна и непоколебима как вера праведника. Так бывает, когда буря и штиль постепенно утихают, волны более не испытывают жажду накрыть друг друга, а ветер излив всю свою ярость, тяжело дыша, наконец успокаивается, тогда видны горестные обломки недавно затонувшего корабля, мачта пронзая море устремляется вверх, но ничто уже не сможет помочь ей вновь распустить паруса и веять на фоне безоблачного неба. Также и джентльмену, то умершее, но не потерявшее дух зрелище, по-прежнему не внемлет пророчествам времени. Просыпаясь утром, мы открываем глаза, снова закрываем, моргая и морщась, видя солнечный свет, он так незыблем, таким же образом, окружение слепло от неяркого огня. Шаги гулко отдавались, половицы изредка поскрипывали, ковры шелестели, и очередной звук заставлял напрячься каждый нерв. Тьма расступалась, за спиной снова сгущалась. Бесформенные колебания возрождали некогда забытые страхи детства, тех темных углов, шкафов, одежд висевших на спинке стула, явственно напоминающие очертания необъяснимого. Но с годами соорудив в себе крепость мировоззрения и храм духовности, делаем один простой, но в то же время многозначительный вывод – что мы боимся не темноты, а то, что в ней способно скрываться.

Монотонность окружения сдавливало органы чувств, в этот момент могло со всей легкостью пригрезиться, что угодно и что-либо имело право стать грезами. Блеклые видения могли бы инсценировать прошлую жизнь, и без особого промедления услышали бы со стороны зрителей бурные овации в виде криков и воплей пощады. Но столь редкие сцены не посещали более замок, или…

Дверь отварилась, единственная незапертая во всем массиве комнат, по велению руки отнюдь не призрака, а Геральда, на ощупь нашедшего заветную ручку. Минуту, две, он еще стоял, не решаясь переступить порог, словно злое существо, жаждущее приглашения, ведь только так оно сможет войти. Свеча мерцала. Решимость возрастала, и вскоре, шагнув, он вступил во всю ту же темноту, но то место было иным. Запах цветов, что-то еще, божественное. Струйки ветерка проникали сквозь доски, колыхалась занавесь, виднелись очертания кровати, туалетного столика, скромного шкафчика. Он поставил подсвечник на столик, и теперь лишь некоторая часть комнаты стала освещена. Определенно женская по своей внешности комната, но некоторые ее детали казались довольно странными. А именно занавешенное черным покрывалом зеркало висело на стене, будто траур давно миновал, но скорбь, научившись у любви бессмертию, вечно будет пускать здесь свои корни.

В стороне двери мелькнула тень, стук шагов эхом прозвучал в тиши. Геральд обернулся, но ничего не увидел. Затем снова простучали призрачные сапоги. Выглянув из комнаты, джентльмен увидел черный силуэт, сначала тот стоял неподвижно, но потом будто учуяв добычу, направился навстречу не званному гостью, по лицу которого танцевали лишь несколько бликов.

– Так, хотя бы кто-нибудь соизволил приехать вслед за нами? – быстро произнес Геральд.

– Боюсь, нет, ни одной живой души я не видел. – сказал кучер, приняв, наконец, очертания человека.

– А ключи, вы нашли их?

– Нет. Слишком темно или они вообще здесь не водятся.

– Теперь я действительно чувствую себя вором, проникшего в чужие владения, а точнее обманутым вором, ведь здесь словно склеп, лишь останки.

– И что прикажете делать…

– …В столь неприятнейшей ситуации? Вижу только один выход, заночевать в одной из незапертых комнат замка, а утром уже решить эту проблему. Помимо прочего можно снова преодолеть проделанный нами ранее путь и остановиться в какой-нибудь более благоприятном и гостеприимном месте. – говорил джентльмен всматриваясь в сверкающие глаза кучера. – Вижу, вам приятен этот исход, но усталость и ваше мастерство до добра не доведут. Так что, располагайтесь.

Слова оказались пророческими. День сменил вечер в мгновении ока, и сумерки опустились на окрестности замка Краусвеа. Зловещей стала сей обитель, зримо становилось то, что растворяется при солнечных лучах, как только пропоет петух; зажигаются первые звезды, шум листвы темнеющих лесов восхваляет приближение скорой ночи. И лишь в одной комнате догорает последняя свеча, остатки ускользающего света.

Не сняв одежду, он лег на кровать, с долей тревоги, взирая на угасающий огарок. Кучер тем временем остановился где-то в замке, в общем, его местонахождение оказалось тайной, должно быть, изрядно опустошив флягу, с чем-то по-пиратски едким, он уснул в укромном уголке, коих великое множество. Как бы то ни было, все признаки жизни в замке исчезли, а когда погасла свеча, то воцарились безмолвие с бесконечной однотонностью часов. Геральд оцепенел, закрыл глаза, пытаясь заснуть; даже когда отрекался от всех мыслей, ничто не уводило его в забытье. Ведь ветер сокрушал заколоченные окна, будто дыхание великана сотрясало хрупкое человеческое жилище, надвигающаяся гроза, далекие, но узнаваемые раскаты грома, соединившись в единое целое, вселяли знойное беспокойство, трепет. Только начало, и как же долго тянутся часы.

Устав, осознав, что ему сегодня светит лишь бессонница, Геральд открыл глаза, он снова увидел всё тот же темно-серый потолок, при свете дня белоснежно белый, затем перевел взгляд на саму комнату и пожалел о том, что сделал. А именно рядом с кроватью он увидел очертания человека, или скорее духа, женский силуэт читался на темном фоне. От нее исходит тусклое, и в то же время ясное свечение, но ни лица, ни другие опознавательные аспекты ее внешности разглядеть казалось невозможным. Одиноко и молчаливо дева стояла, не шевелясь, миражом