Лот № 6. Клетчатая шаль, подаренная Кармел Майерс. Слегка потрепанная от долгой службы в качестве скатерти и упаковочной тары для фарфоровых свинок и собачек, собравших всю мелочь из карманов прошлогодних пальто. Одно из прекраснейших впечатлений от поездки в Венецию – воспоминание о римских съемках Кармел в «Бен-Гуре»[327] на картонных аренах, более грандиозных, чем настоящие античные. Гонг, одна штука. Ни малейших догадок о том, для чего он или почему мы его купили. Колотушка отсутствует. Как бы то ни было, он сделан в виде китайской пагоды и навевает мысли о далеких путешествиях. Латунные безделушки: шаткие подсвечники в колониальном стиле с ножками, унизанными маленькими колокольчиками, они звенят, когда ты ходишь с таким подсвечником в руке по дому, подобно Беатрисе Эсмонд[328] или леди Макбет. Два фаллических символа, купленные у одного археолога. Немецкая каска, найденная в окопах Вердена. Шахматы, одна штука. Мы играли в них каждый вечер, пока не начали ссориться по поводу умственных способностей друг друга. Два фарфоровых кюре из Веве. Фигурки снабжены пружинами и сладострастно кивают над бутылками вина[329] и корзинками с провизией. Куча битого стекла и фарфора, эти осколки незаменимы, чтобы утыкивать ими поверху ограду усадьбы. Порядок, Эсси, продолжай в том же духе – там еще полно места, если знаешь, как правильно его использовать.

Лот № 7. Содержимое старого армейского сундука. Величайшая тайна – куда пропадают нафталиновые шарики, а моль, конечно, предпочитает дорогие сердцу и незаменимые вещи, такие как старая армейская форма. Пара белых фланелевых костюмов, приобретенных на первый литературный заработок – тридцать долларов от старого доброго «Смарт сет», когда в нем еще заправляли Менкен и Нейтан.[330] От души полакомилась моль и веером с синими перьями – гонораром за первый рассказ в «Сатердей ивнинг пост»[331]; этот подарок по случаю помолвки хранится вместе с первым букетиком орхидей, украсившим корсаж некой девушки с Юга. Останки веера снимаются с торгов. Унеси это, Эсси.

Лот № 8. Первый резиновый пупс дочери. Живот прилип к спине, и вообще, вся кукла слишком липкая, чтобы дожидаться внуков. Кольцо для младенца, у которого режутся зубки, в хорошем состоянии – ни разу не использованное. Ваши ставки? Ну пожа-а-алуйста!

Лот № 9. Лыжные штаны. Гарантированно напомнят разоренному путешественнику голубые заснеженные склоны и вершины в швейцарском кантоне Юра, раблезианские головы сыра, подаваемые пастухами в цветастых бархатных жилетах; звон колокольчиков и запах кофе, струящийся над снегами из открытых дверей шале, звуки йодля и меланхолические бемоли, выдуваемые из длинных рогов; талый снег с крыш хижин вместо питьевой воды – все это спрятано глубоко в карманах штанов, даже поезда, нелогично врывающиеся в свирепо-алые зимние рассветы, штабеля лыж и обертки от шоколадок фирмы «Гала Петер». Есть предложения? Ну-ка, Эсси!

Лот № 10. Хлопковые купальные плавки, полные средиземноморского жара и неги, куплены в матросском квартале в Каннах. Шикарные тряпки для пыли, но не годятся для американского пляжа. В настоящее время в них завернут наш арсенал: дамский пистолет двадцать второго калибра, который может даже выстрелить, если пристально на него посмотреть, кавалерийский карабин с гравировкой «Семь сосен»[332], дядиной фамилией и несколькими подозрительными зарубками, старенький тридцать второй и полицейский тридцать восьмой калибр. Вообще-то, мы собираемся сберечь наш арсенал и даже не прочь прикупить по дешевке подержанный автомат. Унеси это прочь, Эсси!

Лот № 11. Еще один бочонок, доверху набитый крышками от самых разных предметов – сахарниц, судочков из-под горчицы, красивенькие яркие крышечки для баночек, которые, верно, были своего рода шедеврами. Полюбуйтесь на эту прекрасную крышку от чаши для розовых лепестков с инкрустацией из розовых бутонов: подумать только, розовая чаша для розовых лепестков! А вот крышка изящной вазы для горячего шоколада от Тиффани, этот сервиз был одним из первых свадебных подарков. Он простоял на трюмо в «Билтморе» весь наш медовый месяц рядом с увядающей лилией. Дождливыми днями мы прикладывались ухом к кирпичной кладке и слушали музыку из «Ночной лодки»[333], и плач ее летал от одной стены отеля к другой. Ваши ставки? Возможно, вон тот джентльмен? Ну, нет так нет. На помойку все это, Эсси!

Лот № 12. Костюм, настоящий Пату[334]. Первый предмет гардероба, купленный после свадебной церемонии, и моль опять-таки сожрала, причем несимметрично, ворс на заднем полотнище юбки. Пятнадцать лет костюм хранился по сундукам во имя нашего принципа не выбрасывать вещи, которыми никогда не пользовались. Как хорошо – да что там, какое огромное облегчение, что теперь он пришел в негодность! В тот день, когда был приобретен костюм, Пятая авеню была испещрена солнечными пятнами, и было так странно записывать эту покупку на счет Скотта Фицджеральда. Вещичка была в стиле Жюстин Джонсон[335] (этот стиль и сегодня не утратил привлекательности), но было целиком очевидно, что покупательница лишь пару дней как из Алабамы. Из магазина мы отправились выпить чаю в бар отеля «Плаза». Констанс Беннетт[336] все еще производила фурор и как раз изобрела новый способ танцевать, качая головой наподобие маятника. Мы пошли на «Войдите, мадам!»[337] и довели актеров до белого каления, потому что, сидя в первом ряду, понимающе хихикали в самых неподходящих местах и оглушительно хохотали над собственными шутками. В полночь мы проследовали в ресторан на крыше, чтобы поглазеть на пирамиды из шелка и тафты в шоу Зигфелда[338]. Мы были уверены, что парень, прорвавшийся на шоу, которого потом вытолкали взашей, – настоящий студент-бузотер, до того он был убедителен. В любом случае, спасибо, моль. Сгодится это тряпье тебе на что-нибудь, Эсси?

Тут же и белый свитер, от которого просто-таки невозможно избавиться, хотя спереди он штопан-перештопан, а на спине нитки выщипаны, чтобы чинить изношенные места; в этом свитере были написаны три книги, когда по вечерам в доме после жары наступала холодина. Шестьдесят пять рассказов прошли сквозь эти петли! Его не отстираешь и за сто лет – как и английские носки из гаргантюанской шерсти. Мы не можем с ними расстаться – им сносу нет, мы даже думали, что в них потайные двойные пятки. Вспоминается поздний вечер на Бонд-стрит, где мы покупали их в лавочке, выпирающей над улицей, словно квадратный лоб диккенсовского оратора[339], и нашу спешку из-за того, что мы потратили так много времени на поиск паба «Полумесяц» из книги Маккензи «Зловещая улица»[340]. Из-за этих носков мы