С другой стороны, исследовательские методы, полученные на этой базе, также имеют большую ценность. Как пишет газета «Гардиан»: «Деривативы данных, которые могут включать прогнозные модели, кластеры населения в психологических группах представляют большую ценность для компаний, работающих с микротаргетинговой рекламой для избирателей. Специалисты по большим данным говорят, что такие модели и анализы часто имеют большую ценность, чем лежащий в их основе сырой материал»[544].

В принципе, все действия нацелены на операции влияния. Они могут по-разному называться, но перед нами всегда будет попытка воздействовать на поведение объекта влияния. К примеру, чужой солдат должен потерять волю к победе, а наш укрепить ее. И в результате будет два разных типа поведения. На курок нажимает палец, но приказ об этом отдает ему мозг.

Дж. Скотт, разрабатывающий тему дигитальных операций влияния, операции влияния видит следующим образом: «Операции влияния представляют собой вооруженные истории. Манипуляция фундаментальными идеологиями и поведением целевого населения зависит от конструирования сложного нарратива, который сможет жить своей собственной жизнью, а также сможет индоктринировать и воодушевить на обращение членов населения, чтобы мем мог мутировать и пропагандировать без необходимости траты дополнительных ресурсов»[545].

Война в физическом пространстве известна человечеству давно, война в дигитальном пространстве является новой. Просто все внимание ушло в сферу кибератак и шпионажа, но кибервмешательства в выборы и референдумы продемонстрировали совершенно иной аспект этой сферы. Вмешательство было в электронной форме, но оно выступало в качестве спускового, запускавшего процессы дальнейшего человеческого взаимодействия. Общество в результате накалялось и поляризовалось.

Все или многое было раньше. К примеру, слухи имеют более мобилизирующую силу, чем правдивые сообщения[546]. Однотипно лаборатория в Массачусетском технологическом университете доказывает то же самое, только уже для дигитальных сообщений[547]. То есть вчерашнее вернулось в новой форме.

Анализ работы российских троллей и распространение их информации в Твиттере привел исследователей к интересным результатам[548]. Дезинформация, которую они производили, а анализировался массив с 16 сентября по 21 октября 2016 г., более широко распространялась дальше консерваторами, чем либералами. Российских троллей, распространявших консервативные взгляды, было в 4 раза больше, чем либеральных. Однако тролли-консерваторы произвели в 20 раз больше контента. А среди тех, кто делал ретвиты, было в 30 раз больше консерваторов, чем либералов.

Западные аналитики вписывают Путина в ручной контроль ключевых медиа вопросов. Они приходят к выводу, когда именно Путин применяет ручной контроль. Для этого необходимо проявление одного или нескольких следующих факторов:

• контроль политической системы, то есть для борьбы с внутренними политическими вызовами, например, от российских губернаторов и олигархов в начале двухтысячных, включая атаки на частные медиа олигархов, а также выигрыш в переизбрании в последующие годы,

• политическая легитимность, то есть в управлении ключевыми экономическими вопросами и в ответ на протесты, такие, как забастовка 2009 в Пикалево, после которой он публично унизил алюминиевого магната Олега Дерипаску, или послевыборные демонстрации 2011,

• представление о российской национальной безопасности и жизненно важных национальных интересах, то есть в работе с внутренним терроризмом, в ответ на украинскую оранжевую революцию 2004 и протесты на Майдане в 2013–2014, управление в 2008 г. в войне с Грузией, российской аннексией Крыма[549].

Все это уже реализованные «отклонения» социальной системы, когда события полностью вышли из-под контроля. Более успешна та политика, которая является не реактивной, а проактивной. Но госуправление слабо оперирует с будущими событиями.

При этом мы забываем, что на сегодня созданы мощные системы предсказания социальных беспорядков в рамках военных исследований[550][551][552][553][554][555][556][557][558][559]. Тем более в далекие времена начального периода применения цветных революций для смены режимов было зафиксировано, что наблюдения над социальной активностью граждан дают возможность определять время включения в этот процесс: это должно быть время возрастания активности, а не период ее падения.