В результате противоречивые сообщения, на которые не скупились СМИ, способствовали недопустимому затягиванию реакции горя у родственников подводников, а каждый выпуск новостей для них становился новым психотравмирующим ударом, обостряя реакции на стресс и переводя его в хроническую форму, доводя эмоциональную и психическую напряжённость до критического уровня.

Мне трудно беспристрастно судить, чего в таком отношении к чужой трагедии больше – глупости, безответственности или душевной глухоты. Ведь за подобными событиями всегда стоят судьбы людей, их психическое здоровье, за которое мы боремся. Неужели они менее ценны, чем позиция в рейтинге или эксклюзивные кадры в блоке новостей, которые на минуту задержат внимание обывателя?.. Да, есть такое понятие «свобода слова», но есть ли понимание свободы выбора этого самого слова – большой вопрос».

«Всё что с нами происходит, происходит не просто так, – убеждена психолог Татьяна Самохина. – Это не какая-то карма, порой события развиваются в рамках наших же сценариев. И иногда мы сами можем некоторые ситуации притягивать, моделировать. Всё что есть – результат нашей же деятельности. Даже можно сказать (хотя это не совсем профессионально, а скорее имеет религиозный акцент), некоторые события происходят с нами для того, чтобы мы что-то переосмыслили.

Попадая в беду, в отчаянии от случившегося, мы мучаемся вопросами: за что?.. почему это случилось со мной?.. почему я?.. Мы часто слышали это и от пострадавших в ЧС. По моему мнению, это вопросы, на которые нет ответа. А если и искать на них ответ, то он ничего не даст, напротив, может лишь способствовать усилению чувства вины, отчаяния, беспомощности, которые сами по себе разрушительны для человека.

Когда человек задаётся вопросами «за что» и «почему», он автоматически встаёт в позицию жертвы, а из неё уже очень сложно выбраться. Правильнее переконструировать вопрос: для чего? И мы активно в этом помогаем пострадавшим. Такая постановка вопроса способствует мобилизации собственного ресурса, именно это может привести к действительному осознанию случившегося, к переосмыслению каких-то аспектов своей жизни и их переоценке, к обретению смысла дальнейшей жизни. Это позволит человеку не обрекать себя на самоуничтожение, но, осознав скоротечность жизни, изменить какие-то приоритеты, понять, что ценность жизни – в самой жизни. Мы есть у себя. И это – самая большая ценность.

В любых ситуациях необходимо стремиться сохранять своё душевное здоровье, не сжигать всю жизненную энергию в горниле негативных эмоций. Делать, что можешь, позитивно мыслить, радоваться и быть благодарным тому, что имеешь. Если научиться хотя бы с пониманием принимать все (пусть и самые суровые) уроки судьбы, то можно пережить и любой психотравмирующий опыт. Организм человека биологически устроен так, что он способен переносить физическую боль любой интенсивности, убить же нас может именно наша психическая реакция на неё».

И в этот момент кто-то должен быть рядом. Обязательно должен. Тот, кто не только скажет «держись!», но и удержит. Кто поможет увидеть путь к свету. Кто знает все движения души и умеет сделать так, чтобы душевная боль не стала необратимой катастрофой для личности.

Это глава о том, как работа врачей, спасающих пострадавших от Чернобыльской катастрофы, превратилась в подвиг

«Я хорошо помню ту первомайскую демонстрацию в Киеве, – рассказывает врач-терапевт Михаил Батурин. – Стояла прекрасная погода, было тепло и солнечно. Колонны нарядных весёлых людей заполнили центр города. Громко играла музыка, демонстранты радостно улыбались, махая красными флажками. Розовощёкие карапузы гордо шествовали рядом с родителями, таща за собой воздушные шары, кто по одному, а кто целыми гроздьями. Парочка таких шариков, случайно отпущенных малышом, устремилась вверх, подхваченная лёгким весенним ветерком. Почему-то отчётливо запомнилось, как я тогда смотрел, жмурясь и прикрываясь ладонью от солнца, на эти уплывающие яркие шарики, под безутешный плач ребенка, скрытого от меня толпой».

Колонна медленно двигалась по направлению к Крещатику, то и дело останавливаясь. В одну из таких остановок Михаил услышал крики «Врача, врача! Ребёнку плохо!» Он стал протискиваться сквозь толпу и вскоре увидел ошалелого вида молодого мужчину, несущего на руках неподвижного мальчика лет семи. Люди перед ним расступались. Отец от волнения еле слышно говорил: «Помогите, пожалуйста, помогите, Коленьке плохо…»

Недалеко от обочины в тени деревьев стояла скамейка, куда положили мальчика. Михаил осмотрел его и достаточно быстро привел его в чувство. Коля жаловался на тошноту, головокружение, слабость и сухость во рту. У кого-то нашлась бутылка минералки. Малышу дали выпить воды, протёрли лицо и сделали компресс. Минут через десять мальчик почувствовал себя лучше. Михаил посоветовал немедленно отвезти его в дежурную больницу.

«Казалось бы, ничем не примечательный рядовой случай, если бы не одно «но»… Мой знакомый, коллега, дежуривший на Первомай в бригаде «скорой помощи», рассказывал мне потом, что подобный случай был в тот день не единственный. Необычно большое количество детей на демонстрации теряли сознание, и это при том, что, особой жары не было. Всё стало понятным лишь несколько дней спустя, когда по городу поползли тревожные слухи…»

Так начался май 1986 года.

С момента катастрофы на Чернобыльской АЭС до первомайского праздника прошло меньше недели. Выбросы от взрыва взметнулись на высоту более десяти километров, где несущие смерть частицы пыли были подхвачены мощными воздушными потоками. Радиоактивное облако отчётливо наблюдалось с находящейся на орбите космической станции в течение нескольких дней после аварии. Тогда тщательно скрывалось, какой радиоактивный фон присутствовал в Киеве во время проведения первомайской демонстрации, но, судя по косвенным признакам, он был весьма значительным.

Владимир Щербицкий, бывший в то время первым секретарём ЦК Компартии Украины, вплоть до самой последней минуты вёл отчаянные телефонные переговоры с Горбачёвым, пытаясь добиться отмены демонстрации, на что получил категорический отказ.

«Точное количество людей, подвергшихся тогда облучению, сейчас уже установить невозможно, но совершенно очевидно, что это далеко не одна тысяча человек. Десятки умерли сразу, сотни – спустя годы, многие навсегда потеряли здоровье. При этом не исключено, что этот чёрный след аварии растянется ещё на долгие годы. Радиация ведь это такая штука, которая может громко аукнуться даже спустя 2–3 поколения».

НЕТ СТРАШНЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ,