намеревались блокировать выход с косы в район Земланда, и последние подразделения 58-й дивизии стремительно начали отходить с нее. Немецкая артиллерия довольно долго сдерживала продвижение русских, давая возможность отойти всей дивизии. Соединившись с основными частями немецкой армии в Восточной Пруссии[54], мы тут же вступили в бой в условиях холодной восточнопрусской зимы.

Задачей вновь сформированной оперативной группы «Земланд» (9 дивизий) было оборонять Восточную Пруссию и служить щитом для немецких гражданских лиц, спасавшихся бегством от наступавшего противника. Нашей непосредственной целью было прийти на помощь Кёнигсбергу, который был окружен русскими в конце января. В то время как 58-я дивизия и другие немецкие дивизии должны были деблокировать город извне, наши окруженные части одновременно предпринимали попытку пробиться из кольца к подошедшим немецким частям оперативной группы «Земланд».

Наступление началось ранним утром 19 февраля. Наша дивизионная артиллерия, к которой присоединились орудия и нашей роты, открыла огонь по тыловым частям противника. Огневая подготовка должна была помочь атаке нашей пехоты. Я поставил моего старого товарища Шютте в тылу для управления огнем наших тяжелых орудий, а сам занял привычное место на передовой, откуда я мог получать исчерпывающую информацию обо всем происходящем.

В то время как части нашего полка продвигались через лес к передовой линии советских войск, я выдвинулся вперед вместе с тремя-четырьмя самоходно-артиллерийскими установками, пересекавшими открытую, с пологими холмами местность. Одновременно наша пехота пошла в атаку в двух сотнях метров справа от меня.

К сожалению, наша артиллерия не смогла подавить огнем позиции противника. Как только началась наша атака, советские противотанковые орудия, замаскированные за деревьями в сотне ярдов впереди нас, один за другим начали выводить из строя самоходки.

Оставшись без прикрытия, я начал отходить к нашим ротным огневым позициям в около 300 метрах позади меня. Задолго до того, как я подошел к ним, 75-миллиметровые и 150-миллиметровые гаубицы нашей роты нанесли ответный удар по врагу, обрушив до двухсот снарядов на его позиции среди деревьев.

Атакующая пехота преодолела 8 километров, прежде чем ее наступательный порыв окончательно выдохся. Впоследствии выяснилось, что наша атака застала части Красной армии врасплох. Мы на несколько часов предупредили планировавшееся ее командованием наступление.

Скорострельные противотанковые пушки американского производства, которые русские расположили на расстоянии около 20 метров друг от друга на краю леса, как нельзя лучше подходили для наступательных действий, но их близкое расположение делало их более уязвимыми для огня моих ротных орудий. К таким же результатам привел огонь нашей артиллерии по тылу русских позиций. Две русские дивизии понесли большие потери, их штабы и многие другие объекты были уничтожены. Это был явный успех, но и последний.

Когда скоординированное наступление группировки «Земланд» началось по всему фронту русских, немецким частям в Кёнигсберге удалось пробить коридор шириной около 10 километров в позициях частей Красной армии, окружившей город. Беженцы, оказавшиеся в осажденном городе, быстро начали покидать его, воспользовавшись этой спасительной лазейкой. Трагическое положение гражданских лиц, убегавших на запад, воскресило в моей памяти подобные картины из другого времени, лета 1940 г. во Франции. Причем опасность оказаться под контролем советских властей была неизмеримо выше.

В небольшом районе, освобожденном нами от советской оккупации, мы узнали от прямых свидетелей о зверствах вражеских войск. Один из самых ужасных случаев произошел в католическом монастыре для слепых монахинь, где каждая сестра была изнасилована. Примеры такого варварства заставляли нас упорнее сопротивляться, удерживая позиции как можно дольше перед отступлением. Это также подтвердило необходимость скорейшей эвакуации всего немецкого гражданского населения на запад, применяя для этого, если необходимо, и силу.

Моя рота также приняла участие в этой миссии наряду с другими частями. Для эвакуации местных жителей командование дивизии выделило пару грузовиков. Приехав на ферму, расположенную в нескольких километрах от линии фронта, мы застали там престарелую пару, обоим было за семьдесят. Жену подсадили на грузовик, но муж, отказываясь покидать дом, твердо стоял на своем: «Я останусь здесь и умру здесь». Выполняя приказ, мои солдаты насильно посадили старика в грузовик, но это зрелище глубоко ранило душу. Если бы мои родители были вынуждены покинуть свою родную ферму в Пюггене, это разбило бы им сердце.

Мы старались защитить гражданское население, но и наше положение было безнадежным, что рождало отчаянную решимость драться до конца за свою жизнь. Отступать было некуда, и исчезли последние иллюзии относительно того, что какое-то чудо может спасти Германию. У нас не было выбора, как только принять участь, уготованную нам судьбой. Во мне еще жил инстинкт выживания, но я чувствовал, что все могло закончиться в любой момент.

В этих критических обстоятельствах армейское командование на фронте все чаще прибегало к помощи фольксштурма. В него входили старики-ветераны Первой мировой войны, которым было уже за шестьдесят. Многие из них были местными фермерами, которые после эвакуации своих семей остались защищать родные дома. Несмотря на свой возраст, это были опытные и надежные солдаты.

Командование вермахта начало присылать в нашу дивизию необученное подкрепление из состава военно-воздушных сил и военно-морских сил, не имевшее никакого боевого опыта. Когда группа военнослужащих люфтваффе появилась на позициях нашей роты в середине ночи, освещаемой трассирующими очередями пулеметов, и при грохоте артиллерийской канонады, они явно были напуганы до смерти. Тем не менее я отдал приказ отправить их на передовую, где каждый человек был на счету.

Еще не наступил рассвет, как один из вновь прибывших солдат вернулся с передовой, раненный в руку. Было видно, что это был самострел. Я понял, что солдат был необучен и поступил так из страха. Согласно военному уставу, я приказал отправить его в тыл, чтобы он мог предстать перед военно-полевым судом, хотя все это мне страшно не нравилось.

Во время боев в Земланде подполковник Эбелинг проявил себя опытным командиром. Больше, чем кто-либо другой в нашем полку, он способствовал успешным действиям наших войск в обороне благодаря своим командным способностям и знанию тактики. И это несмотря на то, что численное превосходство противника лишало нас каких-либо шансов на победу.

24 марта Эбелинг в устном приказе присвоил мне звание капитана, но при этом сообщил мне, что при всеобщем хаосе письменного подтверждения, вероятно, никогда не будет.

Вслед за производством в капитаны все предыдущие командиры 13-й роты уходили командовать батальоном, в котором было четыре пехотные роты. Поскольку офицеры командовали в условиях фронта и пехотные части несли основную тяжесть боев, они недолго оставались в строю. Война для меня закончилась довольно быстро, и меня миновала участь многих.

Фишхаузен. 13–16 апреля 1945 г.[55]

Вслед за