О другом думал Шрам, пристегнутый наручником к перилам на корме катера. Все, казалось, было продумано, все. Оставалось только добраться до Енисея и там ждать, периодически подавая дымовой сигнал. Их должны были забрать. Малява, полученная им в лагере от Проводника, указывала время и место, где можно было сесть в лодку, и надежные люди укрыли бы их в тайном скиту, подготовили документы и все, что необходимо для возвращения на родину. Эта цепочка, как ему сообщили, уже работала несколько лет. Роковая ошибка была в том, что он не знал этой реки, надо было идти тайгой, да еще эта водка… нельзя было расслабляться! А теперь что поделаешь, кореша потонули, им теперь все равно. Ничего, у него хватит ума уцелеть. Если этот легавый заткнет свидетеля, то на него по убийствам вообще ничего нет. Добавят пятерку, а он все одно уйдет, не удержат его москали в неволе.

Кольша с Михеичем вернулись в деревню, где их радостно встречали. Варька просто светилась от счастья, предвкушая, что наконец она станет мужней женой. Кольша тоже, увидев ее, сразу забыл о всех событиях, связанных с зэками. Он ловил ее взгляды и чувствовал скорое счастье обладания этой нежностью и красотой. Это было для него очень приятно осознавать. Фрол, как знал, истопил баньку и даже, после баньки, на столе появился чайник с домашним вином из жимолости. После того как Михеич благословил всех на трапезу, Евдокия подала ему чистое полотенце и остановилась около стола.

– Вот, есть повод откушать винца, – сказал Фрол и разлил по кружкам приятно пахнущий напиток.

– Это что ж за повод такой? – спросил Михеич.

Фрол встал, оправил на себе рубаху и с волнением в голосе начал говорить:

– Афанасий Михеич, с вашим приездом у нас надежда на возрождение общины появилась. Мы про то мечтали, но деревня это же не только избы в одном месте, избы-то мы построим, деревня – это род и община и, главное, вера единая. А где вера единая у людей, там и воля, и сила есть. Мы тут все про то поговорили и приняли решение просить вас принять обязанности старосты нашей общины.

При этих словах все, кто был за столом, встали и поклонились старику. Афанасий Михеич тоже поднялся, посмотрел на всех и, улыбнувшись ответил:

– Благодарствую за доверие, присаживайтесь, дети мои, куда же мне от вас деваться, приму я вашу просьбу. Я тоже про то думу имел, после того, первого разговора. Что ж, свои обычаи и веру, что нам наши отцы завещали, беречь будем. Не молод я уже, но, сколь смогу, послужу общине.

Долго сидели в этот вечер за столом мужики, попивая понемногу винцо, обсуждая свои планы. Было решено разобрать общинный амбар, пока он был за ненадобностью, чтобы из бревен построить дом Кольше, расчистить и распахать заросшие огороды, чтобы по весне было где посадить репу и рожь. Картошку до этого времени в общине за еду не признавали, но и Кольша, и Варвара, да и сам староста Афанасий Михеич, проживая в миру, привыкли уже к ней, потому приняли решение отступиться от этого запрета. Под картошку тоже решили землю запахать, а есть ее по желанию. Не хочешь – не ешь, насильно никто не заставляет. Купить коней, овец, коз, в общем, живность деревенскую, поскольку в общине появились на то средства. Фрол и Кольша передали старосте самородки, что они забрали под листвяком по просьбе погибшего Семена, и приданое Варвары, кошель песка золотого. Кольша не стал говорить друзьям о золотых царских червонцах, спрятанных им в тайге. Что-то удержало его от этого. Он не мог объяснить это даже самому себе. Бедой от этих червонцев веяло. Потому решил он их не трогать до времени. Кольша и Варвара попросили у старосты разрешения пожениться. Этому не было препятствий ни по роду, ни по кресту. Афанасий Михеич, учитывая ситуацию, дал согласие, и через три дня снова было праздничное застолье. Кольша и Варвара стали мужем и женой.

Жизнь постепенно стала налаживаться, но через неделю после свадьбы в деревню приехала комиссия из района, в составе которой был и участковый, лейтенант НКВД Петров.

Афанасий Михеич встретил их на околице. Знали бы о приезде, ушли бы в тайгу Евдокия с Варварой, однако не случилось. Фрол с мужиками недавно пошли искать, где поближе несколько строевых лесин свалить. Женщины зашли в дом и наблюдали оттуда из окон за старостой.

– О, старые знакомые, здрасте вам, – вышел к Михеичу Петров, пока спешивались с коней работники райсовета.

– И вам добрый день. Чем обязаны? – спросил Михеич милиционера, осаживая на поводке крупного охотничьего пса, скалившего на чужаков клыки.

– Вот приехали разобраться, что за незаконное поселение возникло на территории района, – сказал подошедший молодой мужчина в военном френче и фуражке. – Вы, например, кто?

– Я староста общины, Афанасий Михеевич, а вы кто будете?

– Я заместитель председателя райсовета Боголюбов. Предъявите документы, гражданин.

– Какие такие документы? – спросил староста.

– Какие имеете.

– А нонче никаких документов антихристовых не имеем.

– Ты, Афанасий, не кобенься, у тебя паспорт есть, вот и предъяви начальству, – строго велел участковый.

– Был пачпорт с числом сатанинским, так утоп. Вот когда мы вам бандюков помогали ловить, вот тогда он и утоп, а теперь я в веру истинную возвернулся, а она нам не позволяет номера антихристовы носить.

– Что ты несешь? Да тебя, старый пень, за такие речи под суд! – заорал вдруг молчавший до этого еще молодой, но уже лысоватый представитель райкома партии.

Пес, которого держал староста, с лаем кинулся к мужику, чуть не вырвав поводок. Не понравился ему крик начальника. Михеич, успокоив пса, тихо сказал.

– Ты, мил человек, здесь не ори, дома на бабу свою ори, а здесь мой дом и земля моя, и мне пачпорт для того, чтобы жить на этой земле, не нужен. Так что идите с миром, никто здесь в ваших пачпортах не нуждается.

– Какая на хрен здесь твоя земля?! – заорал тот же лысоватый мужик.

– Я на ней родился и здесь умру, как и отец, и дед, и прадеды мои. Она, эта землица, из праха предков моих состоит и мой примет, потому она моя, – ответил Афанасий Михеич.

– Так, ладно, хорош базарить, Михеич, зови всех, кто здеся обитает, мы их перепишем и уйдем, – сказал Петров.

– Один я в деревне, все ушли в тайгу, – соврал староста, прямо глядя в глаза участковому.

– Не хочешь по-хорошему, я ведь и по-плохому могу, – шагнул вперед Петров.

Из кустов, внезапно, раздалось злобное рычание, почти поднявшее коней на дыбы. Они чуть не вырывали поводья, всхрапывая, испуганно пятясь назад по тропе. Пес, которого держал староста, поджав хвост, заскулил и, прячась, залез ему между ног. Староста стоял на месте, чуть побледнев. Петров оглянулся, двое работников исполкома держали рвущихся коней, совсем не понимая, что происходит.

Афанасий Михеич продолжал стоять на месте, успокаивая заметавшегося пса, преграждая ход к деревне, а сбоку кусты угрожающе затрещали. Дикий звериный рык заставил Петрова выхватить из кобуры пистолет, но стрелять было непонятно куда. Лошади встали на дыбы и, выкатывая глаза, захрипели от ужаса.