– Что, страшно стало, Туз, а? Не охота в этой гребаной тайге замерзать? И мне не охота, у меня еще на Волыни дела есть. Да и у вас тоже. Там наш атаман с москалями в лесах воюет так, что скоро вся Украина от жидо-коммунистов очистится. А нам немного еще продержаться надо. Две недели, и к Енисею ближе выходить, а что там дальше будет, я знаю, а вам знать того нельзя. Однако, чтобы штаны у вас не мокли, скажу: через месяц-полтора мы будем щи с галушками хлебать на родной земле.

– О це добре! – сказал Клещ. – Я за щи с галушками готов еще пол-Сибири протопать!

– Не каркай, пол-Сибири! Пол-Сибири – это, считай, полмира, ты глобус когда-нибудь видел?

– Нет.

– Потому и не каркай!

К вечеру они услышали какой-то шум, лай собак, над водой звук далеко расходится. Причалили в заводи, решили пройти берегом, чтобы понять, что там, за поворотом реки. Вышли за небольшую сопку и увидели в широко раскинувшихся по берегу полях поселок. Уже смеркалось, кое-где горел свет в окнах, было видно двигающихся людей на улицах, протянувшихся вдоль берега реки.

– Смотри, Шрам, а там у них точно сельпо, магазин короче, а в нем горилка и табак должны быть. Сил уже нет без курева, уши сворачиваются…

– А что, ломанем ночью и ходу, а?

– Ага, а если там сторож, шум поднимет, и куда мы на своей лодке уйдем от них? Враз на моторах догонят, и прошай свобода? Нет, тут надо что-то придумать, – сказал Туз.

– Вон, смотрите, с этого края у них ферма, что ли, видите, сено в копнах, – показал Шрам.

– Сейчас стемнеет, подплывем вон туда под самый яр. Ты, Туз, вот то сено подпалишь и к нам, пока оно разгорится, мы еще ближе подплывем к магазину, ну а когда пожар начнется, мы магазин и ломанем. Он от фермы далеко, пока суета в поселке будет, далеко уйти сможем и сховаемся до времени в тайге. Пусть по реке рыщут, а мы чуток расслабимся. Добре?

– Добре!

Они ждали часов до двух ночи, когда весь поселок уснул, и приступили к выполнению задуманного. Туз, прошедший диверсионную подготовку в немецкой спецшколе под Варшавой, хорошо знал свое дело. Он незаметной тенью пробрался на зады фермы, с учетом направления ветра, в нескольких местах поджег сено и быстро вернулся к лодке.

Поселок спал, пока не ударил набат. Кто-то, видно заметив пожар, стал молотить в висевший кусок рельса. Люди со всего поселка, кто с чем, бежали к ферме. Шрам с подельниками тем временем уже были в поселке и осторожно пробирались к магазину. Пламя на ферме, раздуваемое усиливающимся ветром, бушевало, делая темноту на улицах еще гуще. Команде Шрама удалось незаметно подойти к магазину. Сорвать замок с заднего входа не представляло труда. Сторожа в магазине не было, они спокойно загрузились водкой, папиросами и махоркой, прихватили сколь могли унести тушенки и, так же незаметно, вышли из помещения. Пробираясь по улице к берегу, они внезапно столкнулись с каким-то стариком, идущим в сторону пожара.

Тот, не разобрав в темноте, кто перед ним, спросил:

– Чё горит-то, мужики?

– Не знамо, може, хата чья-то! – нашелся Клещ, и они пробежали мимо.

– Дак а вы куды? – крикнул им вслед старик и не дождался ответа.

Пожар бушевал всю ночь. Шрам сидел на веслах и смотрел на зарево, все дальше и дальше удалявшееся от них. Погони за ними не было. Все прошло гладко, и он был доволен. Открыв бутылку водки, когда ушли уже достаточно далеко, он, прямо из горла хлебанув обжигающей жидкости, отдал бутылку Клещу и сказал:

– Ну что, братья, с почином! Вот так и будем жечь и резать москалей, где бы их ни встретили. Слава Украине!

– Героям слава! – ответили Туз и Клещ, жадно и с удовольствием вливая в себя русскую водку.

Еще до обеда они причалили в русле какого-то ручья: вытащив далеко на берег, надежно спрятали лодку и ушли глубоко в тайгу, где три дня отсиживались, отдыхая и расслабляясь водкой и едой. А в это время их искали по реке поселковые охотники, но не нашли никаких следов. Старик, наутро после пожара, когда открылась кража из магазина, рассказал в сельсовете, что видел ночью чужаков. Они к берегу торопились и вроде несли что-то. Ему показалось, что один из них ему ответил – по-хохляцки. Но слеповатый, да еще в темноте, он лиц не видел и даже не понял, сколь их было. В милицию сообщили и поиск своими силами организовали, но результатов он не дал. А через два дня в поселке был траур, хоронили погибших в пожаре. Готовились к празднику, к свадьбе, да не судьба, как оказалось. И жених и невеста – а это были недавно приехавший в поселок конюх Руслан Халаев и его невеста Глаша Семенова – погибли, спасая оказавшихся в огненной ловушке животных. Когда Руслан прибежал, ферма и конюшня уже были охвачены пламенем. Горели стены и крыша, забитая сеном. Руслан бросился в огонь и открыл ворота, через которые выгонял на волю перепуганных огнем, метавшихся между падавших горящих досок, сбивавшихся в дальний угол конюшни лошадей. Как получилось, что за ним следом кинулась Глаша, никто толком не знал, но нашли их тела рядышком. Под рухнувшими балками. Они лежали вместе, Руслан до конца прикрывал ее своим телом. Похоронили их рядом, под одним деревянным памятником с красной звездой. Григорий Ильич с Татьяной, приехавшие на свадьбу Халаевых, оказались на их похоронах. Два золотых колечка, привезенные в подарок, не смогли надеть на обгорелые пальцы рук, просто положили им в могилу. Григорий многие годы потом приезжал на эту могилку, помянуть земляка, навсегда оставшегося в сибирской земле.

Ночью Евграф Семенович плохо спал. Ворочался. В голову то и дело лезли мысли о несправедливости жизни. Он так гордился родиной, победой над врагами в войне, трудовыми свершениями, а тут на тебе – СССР распался! Честно признаться, он понимал, что революция семнадцатого года принесла немало бед и страданий российскому народу. Но тяжелые времена, казалось бы, позади, а впереди только светлое будущее. Строительство коммунизма – общества, где от каждого по способностям, а каждому по потребностям. Ан нет, коммунизма не будет, понял он. Он и раньше думал, что потребности у людей разные и как это решать – задача не простая. Значит, будет что-то новое, а что – на это он ответ еще не получил. Забылся коротким сном под утро, а проснувшись, даже не попив чаю, сел к столу и стал писать.

«Константин второй день сидел в информационном отделе и с большим интересом смотрел новостные выпуски советского телевидения, хронологически раскрывающие официальную версию начала перестроечного процесса в СССР. Все с момента прихода к власти Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева. Его борьбы с пьянством и алкоголизмом, породившей небывалый рост самогоноварения и подъем черного рынка спиртных суррогатов. В ажиотаже этой борьбы никто не заметил, как покончил с собой главный виноградарь Крыма, не смогший вынести вырубку уникальных сортов виноградной лозы. Как плакали молдавские виноделы, глядя, как тракторы крушат виноградники, высаженные еще их предками. А неугомонный лидер уже не мог остановиться, его действия одобрялись «уставшим» от так называемого «застоя» советским народом. Новая волна перестройки началась с очередного восторженного одобрения на съезде его программы о гласности и плюрализме во внутренней и внешней политике государства, открывшей двери в страну для антироссийкой и антисоветской пропаганды, широкого распространения порнографии в фильмах, книгах и журналах. Страну наводнили тысячи видеосалонов, круглосуточно крутивших «Эммануэль» и «Рэмбо». Насилие и жестокость нашли отклик в миллионах «комсомольских сердец», молодежь вдруг поняла, что настоящее счастье – это наличие денег, на которые можно купить все – и любовь, и славу, и «заработать» их можно легко, просто украв или убив другого, менее ловкого и сильного… А Михаил Горбачев продолжал свое черное дело. А народ вкушал и вкушал ранее запретные плоды и рукоплескал неустанно. Его встречи с трудящимися, всемерно одобрявшими и одобрявшими новую политику КПСС. Его встречи с лидерами стран НАТО, особенно с премьер-министром Англии, президентом США. Одновременно Константин получал информацию о действиях этих стран, о работе их разведок, экономических и политических рычагах влияния на СССР. Порой ему начинало казаться, что все, что происходило, было результатом хорошо продуманной кем-то игры. Как в огромных политических шахматах, где тысячи отвлекающих ходов и мгновенных комбинаций приводили только к одному результату. Для огромной страны, попавшей под руководство человека, не имевшего твердой воли и четких принципиально важных убеждений, это было трагедией, которая, с помощью внезапно ставших «друзьями» стран западной коалиции, стала для СССР неминуемой. Константин, анализируя деятельность этого вновь испеченного вождя, ясно видел, как он предает свою страну. А ликующий, ослепленный народ, получивший доступ к «ценностям» западного мира, мгновенно пролил тот стакан чистой родниковой воды свободы, за которую боролись лучшие его представители, в помойное ведро и не заметил этого. Однако, когда опустели прилавки магазинов, а на улицах начались грабежи и бандитские разборки, эйфория праздника жизни стала проходить. Горбачев был смещен и спрятался за границей у своих «друзей» – хозяев, купивших его с потрохами, вероятно, еще на заре его перестроечной деятельности. Новая политическая элита, жадная до власти и денег, ухватилась за руль государственного управления.