Ещё что-то с коленями, но это потом. Сейчас главное дойти. Ростоцкий с ненавистью подумал о предстоящих ему пяти километрах бездорожья. Вокруг было тихо, в злополучном доме горело всего лишь одно окно.

Шапка обнаружилась в трёх метрах левее, в колее, оставленной снегоходом, и из неё был выдран огромный кусок меха. Убийца натянул изувеченный головной убор на голову и, тяжело ступая на обе ноги и постанывая, пошёл через лес.

«Зачем он это сделал? — с трудом размышлял Альберт. — Неужели заметил меня? Тогда почему оставил лежать, не разобравшись, кто я такой? А, чёрт, даже думать больно!»

Снег скрипел под ногами позднего путешественника.

В кармане его телогрейки лежали четыре раздавленных всмятку картофелины в полиэтиленовом мешочке, аккуратно завёрнутом в чистую тряпочку.

Утром следующего дня Фёдор почувствовал некоторую разбитость организма. Болело, в основном, в области крестца и поясницы.

«Перекатался вчера», — решил Сивцов.

Перекатавшийся кое-как умылся, причесался и решил сходить позавтракать. Когда он спустился вниз, в холле уже сидели Турист, Кислый и Чибис.

— О, Быня проснулся! — обрадовался Турист. — Садись, Кислый суп сварил.

Фёдор благодарно придвинул к себе наполненную до краёв тарелку. Съев пару ложек, он отставил суп в сторону и недоумённо осмотрел собравшихся.

— Ну чё? — с интересом спросил Турист. — Говно?

Сивцов неуверенно кивнул и потянулся налить себе чаю.

— Оп-па! — радостно хлопнул в ладоши Чибис, глядя на поникшего Кислого. — Уговор дороже денег! Гони сто баксов.

Проигравший неохотно пошёл за деньгами.

— Чего это вы? — удивился Фёдор. — Поспорили, что ли?

— Ага, — подтвердил Турист. — Кислый сегодня с самого утра хвалился, что он умотаться какой кулинар. Суп вот сварил, мы попробовали с Чибисом и чуть не гикнулись оба. А этот подумал, что мы специально, ему назло выделываемся. Сейчас, говорит, первый, кто выйдет, целую тарелку съест, да ещё и добавки попросит! Ну, мы и поспорили на сто баксов. А тут ты вышел.

— Предупреждать надо, — буркнул Сивцов. — Что это было?

— Французская кухня, — торжественно признался Чибис. — Луковая похлёбка. Ведро лука на головку воды. Ой, то есть наоборот, — захохотал он.

— А чем тогда завтракать? — растерялся Фёдор. — Есть-то охота.

— Мы бутерброды с маслом жрали, — показал на стол Турист. — Больше всё равно ничего нет.

Пока Сивцов готовил себе бутерброды, к столу вышел заспанный Гиббон.

— Кто мою палку видел? — спросил он, дохромав до стула. — Чего-то я её всё утро найти не могу.

— Последний раз я её видел, когда ты танцевал вчера, — вспомнил, наморщив лоб, Чибис. — Крутил ей над башкой, как сумасшедший. Чуть меня не пришиб. А потом, вроде бы, без палки уже ходил, и не хромал даже. Раскрутил, наверное, да и закинул куда-нибудь.

— Зачем она тебе? — удивился, в свою очередь, Турист. — Пойдёшь сегодня санки искать, там и вырежешь себе новый костыль.

— Чего это я санки искать должен? — возмутился Гиббон.

— А я откуда знаю, зачем ты вчера вызвался? — пожал плечами Турист. — Найду, говоришь, санки с утра, да и прокачусь, как человек, проигравший квалификацию. Не знаю, кто тебя за язык тянул, но слышали все присутствовавшие на вечеринке. Так что завтракай, одевайся и — вперёд!

— Чё, правда? — поразился Гиббон. — Я так говорил?

Жестокосердные сотрапезники дружно покивали головами. В этот момент вернулся Кислый и мрачно отдал Чибису стодолларовую купюру.

— О! — обрадовался Турист. — Один уже за свои слова ответил.

— Да вы чего, братва? — побледнел Гиббон. — Я же сейчас даже по лестнице кое-как спустился. Какие мне катания?

— Ладно, — смилостивился Чибис. — На первый раз прощаем. При условии, что съешь тарелку супа. Кислый готовил.

Гиббон с готовностью пододвинул к себе отставленную Фёдором тарелку и принялся рьяно поглощать «луковую похлёбку», изредка бросая на Кислого полные ненависти взгляды.

— Классно вчера повеселились, — удовлетворённо вздохнул Сивцов, доедая последний бутерброд с маслом. — От души.

— Особенно Грабля, — расстроился Кислый.

— А что с ним? — заинтересовался Фёдор.

— Да у него вся рука опухла, — объяснил Турист. — Помнишь, он обжёгся вчера? Ну вот, сейчас ещё сильней болеет, чем раньше. Чего-то не везёт ему с ожогами.

— Надо его лечить, — подал идею Сивцов. — А то помрёт ещё. Тогда хоронить надо, — добавил он, подумав.

— Их лечить-то уже нечем, — вздохнул Турист. — Кончается всё.

— А я сейчас всё равно за продуктами поеду, — сказал Чибис. — Заодно и в аптеку могу заскочить, по пути. Я только не знаю, чего им купить.

— Гиббону, наверное, мазь Вишневского надо, — со знающим видом заявил Сивцов. — Раз у него колено. А Грабле — что-нибудь от ожогов. И жаропонижающее с общеукрепляющим.

Все с благоговейным трепетом посмотрели на обладателя столь обширных фармацевтических познаний. Фёдор, нахватавшийся названий всех вышеперечисленных препаратов по большей части от Амины, приосанился.

— Так ты, может, со мной съездишь? — осторожно спросил Чибис. — Я этого всего в жизни не запомню.

— Ты чего, обалдел? — удивился Турист. — Мы же с Быней в розыске!

— А если Грабля умрёт? — со слезой в голосе спросил Кислый. — Ты к нему, что ли, на могилку ходить будешь? И к Мальборо?

Турист стушевался. Было опасно отпускать Быню в населённый пункт вопреки наказу Трофима — а ну как исчезнет? Тогда за свою жизнь Турист не дал бы и ломаного гроша. С другой стороны, бежать Быне вроде бы незачем, да и в самом деле — вдруг кто-нибудь из больных загнётся? Тогда всю оставшуюся жизнь придётся терпеть косые взгляды братвы. Вот ведь вилы какие на ровном месте образовались! И так неладно, и этак нехорошо.

— Я могу переодеться, — подкинул идею засидевшийся взаперти Сивцов. Ему очень хотелось хоть на полчаса оказаться в цивилизованном мире. — Тогда меня никто не узнает.

— Ладно, — решился, наконец, Турист. — Только мы тебя сами оденем. Со стороны виднее, что маскировать, а что так оставить.

На том и порешили.

Чибис пошёл греть автомобиль, а Фёдору стали подыскивать приличествующие для находящегося в федеральном розыске вещи понеприметней. В результате Сивцова облачили в длинное пальто зелёного цвета, оказавшееся примерно на два размера больше требуемого, а также в жёлтую широкополую шляпу, которая в своё время наверняка подошла бы Клинту Иствуду в качестве реквизита для очередного вестерна. Шея маскируемого была обмотана красивым кашемировым кашне малинового цвета, причём пара последних витков прикрывала нижнюю часть лица особо опасного преступника. Прежними оставались только глаза, удивлённо взирающие на отражавшуюся в зеркале нелепую фигуру.