Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вскочила как ошпаренная, в рекордный срок приняла душ, кое-как оделась и через полчаса ждала у дверей.
Он явился точно, как по расписанию.
Машина ждала нас внизу, и ровно в одиннадцать мы подъехали к больнице.
Она была небольшая и очень приличная – новое здание, никакой суеты в приемном покое, всюду чисто и светло, деловито снуют врачи и медсестры в новенькой униформе.
Мой спутник подвел меня к двери отделения и передал с рук на руки молоденькой медсестре.
– Дальше я не пойду, – проговорил он смущенно. – Врачи говорят, что ему не надо напоминать о работе, а если он меня увидит, этой темы не избежать. Вы – другое дело…
Сестричка проводила меня до палаты.
Палата была одноместная, Федор лежал на высокой кровати с недовольным и обиженным видом. Правда, увидев меня, он заулыбался и замигал по очереди обоими глазами – видно, вспомнил первые дни нашего знакомства. Надо сказать, выглядел он неважно – бледный, заросший, под глазами лиловые круги.
– Привет, соседка! – он приподнялся на кровати, но поморщился и снова лег.
– Лежи уж, герой! – прикрикнула я на него. – Хорош, нечего сказать!
– Кто у нас герой… то есть героиня – так это ты! Ты за меня всю работу сделала! Слушай, как хорошо, что ты пришла… – он понизил голос. – Принеси мне одежду, мне здесь ужас как надоело лежать!
– Ладно тебе, – я села на стул рядом с кроватью. – Мне твой шеф велел на тебя воздействовать, убедить, чтобы ты лежал и не дергался. Но сейчас я и сама вижу, что тебе о какой-то активности и думать рано. Ты себя в зеркале-то видел? От тебя не то что люди – собаки бездомные шарахаться будут! Впрочем… – я усмехнулась. – Если ты опять собираешься изображать бомжа, то с такой физиономией это в самый раз!
– Ладно… – он вздохнул. – Сам понимаю, что рано вставать, но уж больно здесь скучно… даже читать не разрешают – говорят, нельзя зрение напрягать…
– А хочешь, я тебе почитаю? – предложила я. – Правда, у меня с собой никакой книжки нет, только тетрадка… ну, ты помнишь – та, старая, из тайника…
– О, интересно! – оживился Федя. – Так ты, значит, все же успела ее забрать!
– А как же!
Я достала из сумки черную тетрадку. Из нее выпала открытка, упала на грудь Феди. Он поднял ее, взглянул с интересом, проговорил:
– Красивая женщина! Кто такая?
– Королева Мария-Антуанетта.
– Которой голову отрубили? – оживился он. – Жалко… Все при ней, опять же драгоценности… Слушай, а я видел эти часы! – он показал на бронзовые часы, украшающие камин.
– Шутишь? – удивилась я. – Не может быть! Где ты мог их видеть? Это же Мария-Антуанетта, французская королева! И часы там где-то во Франции остались!
– Говорю тебе – видел! – настаивал он.
– Может быть, просто похожие?
– Говорю тебе – именно эти! У меня, знаешь, наблюдательность профессиональная!
– Ну, может быть, – согласилась я, чтобы не раздражать больного человека. – И где же ты их видел?
– В одном богатом доме на Крестовском острове. Роскошный особняк в стиле модерн, зимний сад размером с Нижний парк Петродворца, библиотека – как Большой зал филармонии…
– И глобус посредине, – ляпнула я, вспомнив особняк, где я побывала на съемках.
– Точно! – подтвердил Федя и взглянул на меня удивленно. – Слушай, а откуда ты знаешь про глобус?
– Была я там, на съемках. А ты там что делал?
– Да там хозяин какую-то важную встречу проводил и нанял нас для обеспечения безопасности. Так вот эти часы стояли в маленькой комнатке рядом с библиотекой… там дверь такая, резного дуба, а на ней – рыцарский герб…
– А хозяина зовут Андрей Константинович? – уточнила я.
– Он самый, Щукин Андрей Константинович, – Федя посмотрел на меня с интересом. – Надо же, как мир тесен!
– Это точно, – кивнула я. – Ну что, почитать тебе эту тетрадку? Только я не с начала буду читать…
Пятнадцатого августа кардинал де Роган собирался служить мессу в дворцовой часовне.
Он был растерян: после приобретения ожерелья королева ни разу не встретилась с ним, не написала ни одного письма. Более того, если он попадался ей на глаза в залах или коридорах дворца, Мария-Антуанетта смотрела на него с равнодушием и даже, пожалуй, с неприязнью. Но самым непонятным, самым необъяснимым и пугающим в этой истории было то, что она ни разу не появилась на придворных балах и праздниках в новом ожерелье!
Этого кардинал никак не мог понять.
Королева любила наряды и украшения, почему же она не надевает такое великолепное ожерелье? Ожерелье, подобного которому не было ни у одной особы в мире! Ни одна женщина на ее месте не удержалась бы от такого искушения.
В довершение ко всему, Жанна де Ламотт, которая прежде поддерживала кардинала, утешала его, время от времени приносила от королевы благожелательные письма, укреплявшие его надежды на милость королевы, передавала ему заверения в благосклонности Марии-Антуанетты, в самый неподходящий момент покинула Версаль и удалилась в свое поместье.
Кроме того, неумолимо приближался срок следующего платежа ювелирам.
Время шло, но король и королева все не появлялись.
Вдруг на пороге часовни появился лакей в ливрее королевских цветов и почтительно проговорил:
– Ваше преосвященство, его величество король просит вас пожаловать в его кабинет.
Кардинал кивнул и последовал за лакеем.
В душе его росло беспокойство.
Наконец он вошел в кабинет короля.
Сам Людовик XVI сидел за столом, перед ним лежали какие-то бумаги. Мария-Антуанетта стояла рядом с ним в роскошном платье бледно-голубого шелка, расшитом бриллиантами. Перья на пышной прическе королевы покачивались, колеблемые легким сквозняком. Такими же перьями был украшен веер, которым она обмахивалась. Но лицо королевы составляло контраст с ее ослепительным нарядом. Оно было мрачно. Неприязненно и презрительно она взглянула на вошедшего кардинала. Тот низко поклонился и почтительно обратился к королю:
– Вы хотели видеть меня, сир?
– Да, это так, любезный кузен, – проговорил король с таким выражением лица, как будто вместо трюфеля съел половинку лимона. – Скажите мне, что это за история с ожерельем?
Кардинал почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Чтобы выиграть немного времени, он переспросил:
– С ожерельем, сир?
– Именно! – король повысил голос. – Что за история с ожерельем, которое вы приобрели якобы по поручению королевы?
В голосе Людовика, обычно мягком и снисходительном, на этот раз зазвучал металл.
Кардинал взглянул на Марию-Антуанетту.
Лицо королевы выражало презрение и неприязнь.