знати – близкие ко двору особы, дипломаты, иностранные посланники. Мужчины были одеты по новой моде во фраки с длинными фалдами, дамы – в свободные светлые платья с высокими талиями. Только старый князь Оболенский принципиально щеголял по моде прошлого века – в расшитом золотом камзоле и башмаках с красными каблуками.

В центре гостиной, рядом с клавесином розового дерева, стоял знаменитый итальянский тенор, которого баронесса зазвала для развлечения своих именитых гостей. Тенор пел арию из «Волшебной флейты» Моцарта.

Дамы сидели на стульях, обмахиваясь веерами, мужчины стояли позади, вполголоса переговариваясь.

– Базиль, – обратился граф Воронцов к своему другу, молодому барону Данзасу, – кто эта дама в розовом, которая сидит рядом с хозяйкой?

Данзас, хотя видел превосходно и никогда не жаловался на зрение, картинно поднес к глазам лорнет в черепаховой оправе, взглянул на даму в розовом и протянул:

– Ах, друг мой, это знаменитая герцогиня Валуа!

– Та самая герцогиня, о которой последнее время так много говорят в свете?

– Ну да, та самая… если все слухи о ней правдивы – она была близкой подругой несчастной Марии-Антуанетты.

– Не была ли она замешана в скандальной истории с ожерельем кардинала де Рогана?

– Вполне возможно. Во всяком случае, баронесса Крюденер носится с ней как с писаной торбой.

– Ну, мой друг, вы знаете баронессу – она увлекающаяся натура и зачастую приближает к себе сомнительных лиц. Помните того фальшивого итальянского графа?..

– Еще бы не помнить! Он оставил мне на память весьма интересную монету – в два су, но из чистого золота. Помнится, я вам ее показывал.

– Забавно, – барон усмехнулся. – Если этот фальшивый граф мог превращать медь в золото, для чего ему надо было выступать с ярмарочными фокусами?

– Вы же знаете этих итальянцев, Базиль… они всегда хотят быть в центре внимания. Их хлебом не корми – только бы выступить перед публикой!

– Надо будет попросить баронессу, чтобы представила меня герцогине. Хочу расспросить ее о последних днях несчастной Марии-Антуанетты.

– Говорят, герцогиня неразговорчива. Она поселилась у своей дальней родственницы на Малой Мещанской улице и совершенно никого не принимает. Баронессе стоило весьма большого труда зазвать ее сегодня к себе.

– На Малой Мещанской? – Данзас высоко поднял брови. – Но это же ужасное место! Одно название чего стоит! Разве там селятся порядочные люди?

– Кстати, Базиль, поговаривают, что она не просто замешана в знаменитой истории с ожерельем королевы, – поговаривают, что это ожерелье и сейчас у нее!

– Но тогда… тогда почему она живет на Малой Мещанской? Она могла бы купить половину Петербурга! То знаменитое ожерелье стоило, по слухам, больше миллиона ливров.

– Должно быть, она кого-то опасается. Пока она живет скромно – ей ничто не угрожает, но стоит ей продать хотя бы часть ожерелья – об этом узнают слишком многие! Кстати, тот итальянский граф, о котором мы говорили, тоже весьма интересовался герцогиней. Кажется, они были когда-то знакомы.

– Интересовался, пока его не выпроводили из России как подозрительного и неблагонадежного человека с весьма сомнительной репутацией…

На этом месте записи обрывались.

К самому открытию музея я уже была перед входом в особняк.

Войдя в фойе, я прямиком направилась к дальней стене, где видела каменную маску.

Память меня не подвела, маска была, и точно такая, как на рисунке, – хитро усмехающаяся, словно издевающаяся надо мной, над моими нелепыми поисками несуществующего сокровища.

И у нее были все основания надо мной смеяться, потому что двери под маской не было. Стена была заклеена афишами и объявлениями, здесь был план мероприятий музея и еще какие-то объявления. Правда, в одном месте афиша литературной композиции чуть-чуть отставала от стены, и под ней виднелась щель…

Я покосилась на кассу, где сидела знакомая кассирша Агния Михайловна. Она оживленно беседовала о чем-то с интеллигентной старушкой, но тут же посмотрела в мою сторону, близоруко прищурившись:

– А вы, девушка, хотите посетить музей?

Разумеется, она меня не запомнила, и это хорошо, поскольку человек, захотевший по собственной воле второй раз посетить этот скучнейший музей, вызвал бы сильнейшие подозрения.

– Я друга жду, что-то он запаздывает… – ответила я смущенно.

– Конечно-конечно! – она повернулась к своей собеседнице.

Воспользовавшись этим, я осторожно отодрала от стены край афиши…

Под слоем афиш и объявлений была неприметная дверка, закрытая на обычную защелку.

Агния по-прежнему была увлечена разговором.

Я решила рискнуть, отодвинула защелку, приоткрыла дверь и скользнула в темноту…

Закрыв дверь за собой, я замерла и даже задержала дыхание, привыкая к темноте. Если верить рисунку на листе пергамента, передо мной должны находиться ступени, так что идти вперед наобум опасно, можно переломать ноги, а то и шею свернуть.

На всякий случай я пошарила руками по бокам от двери и – о счастье – нащупала кнопку выключателя.

Чудо продолжалось: выключатель работал, и над головой у меня загорелась тусклая электрическая лампочка. Передо мной был уходящий вниз наклонный коридор с вытертыми каменными ступенями. Ну да, такие же ступени, как те, что нарисованы на пергаментном листе, который лежал в моем кармане.

Я отбросила сомнения и пошла вниз по этим ступеням.

Вскоре ступени кончились, дальше коридор шел прямо. К счастью, здесь тоже горело несколько тусклых лампочек, освещавших сырые каменные стены с прикрученными к ним электрическими проводами и ржавыми трубами.

Обычный подвал, какие есть под каждым старым домом в нашем городе.

Я шла вперед, неуверенно вглядываясь в темноту.

Так я прошла метров пятьдесят, когда коридор разделился на два.

Я достала пергаментный листок, с трудом разглядела рисунки при тусклом свете и убедилась, что там тоже обозначена развилка и стрелкой отмечен левый коридор.

Ну, по нему я и пошла дальше.

На мою беду, лампочек в этом левом коридоре не было, так что с каждым шагом становилось все темнее и темнее.

Я шла уже почти на ощупь и подумывала о том, чтобы вернуться, но тут коридор привел меня в довольно большое квадратное помещение с низким сводчатым потолком. Большая часть этого помещения была завалена обломками мебели и еще каким-то старьем.

Стены комнаты терялись в темноте, и без дополнительного источника света нечего было и пытаться продолжать мои поиски.

Слева от входа я с трудом разглядела торчащую из стены суковатую палку, конец которой был обмотан промасленной ветошью – самый настоящий факел, какими освещали средневековые замки и подземелья. Правда, чтобы зажечь факел, нужны спички, но их-то как раз у меня и не было.

На всякий случай я