Человек несчастнейшее существо, приговоренное ко множеству сроков тюремного заключения. Точно так же, как при жизни фараона начинает строиться величественная пирамида, которая в итоге станет его усыпальницей, по аналогии с этим еще до рождения каждого человека строится мрачный замок, мрачная тюрьма, в которой он, родившись, будет отбывать все те сроки, к которым его непременно приговорят. По совокупности эти сроки могут превышать жизнь человека в тысячу раз. Вот человек, проживший целую жизнь и внезапно захотевший вернуться в детство, но нельзя, срок жизни прошел, и ему уже пора умирать, и только сейчас он понимает, что жизнь была для него заключением. Вот человек, живущий в провинции, покинувший на время блестящую столицу, в которую он уже никогда не вернется, ибо уже десять лет, как живет он в глуши и безвестности. Там десять лет, там семь, там пять, там пятнадцать. Сплошные сроки, сплошные тюремные коридоры, сплошной лязг цепей в мрачном замке, стоящем на одиноком холме. Вот постылая женщина рядом с тобой уже тридцать лет и три года, и ты к ужасу своему понимаешь, что не избавишься от этого срока уже никогда. Вот лучшего друга нет на свете лет восемь, а другого – двенадцать, а третьего – все двадцать, и это все личные твои сроки, данные только тебе, и никому, кроме тебя. Вот ты хочешь начать жизнь с чистой страницы, но желанию твоему уже девять лет, а самому тебе тридцать восемь, или сорок четыре, или все пятьдесят два. Чуть замешкался, чуть загляделся по сторонам, чуть замотался в толчее жизни – глядь, вот и новый срок прибавили тебе неизвестные прокуроры. И вновь лязгают цепи в коридорах твоего тюремного замка, и вновь закован ты в них, как страшный преступник, и вновь с трудом влачишь за собой огромные колодки своих страшных сроков. Ты считал себя раньше свободным и независимым: знай же, что чем больше ты это делал, тем в большую неволю попадал в своем страшном замке! О люди, зачем вам тюрьмы и концлагеря, зачем газовые камеры и дымящие трубы крематориев, вы давно уже там, в этих мрачных застенках, и не сможете выйти из них, сколько бы вам ни хотелось! Только лишь смерть сможет избавить вас от страшной тюрьмы, потому что лишь с ней, со смертью, разрушится страшный замок вашего пожизненного заключения! Вот вы не можете избавиться от своих врагов, и с каждым годом их вокруг все больше и больше, и каждый враг – это новый срок, повешенный на вас неизвестными прокурорами! А то и действительно дадут вам срок в тюрьме лет семь или восемь, а зачем он вам, ведь вы и так навечно посажены! Не зарекайтесь от тюрьмы и от сумы – говорится в народе; а я бы так сказал: тюрьма и сума с тобой всегда, от рождения, и до смерти! Вот уже десять лет, как ты бросил любимую, и пять лет, как за тебя умерла Принцесса твоих грез и мечтаний, и одиннадцать лет, как за тебя, не дождавшись твоего возвращения, издох от тоски верный пес – единственный друг, который, возможно, был у тебя в жизни! Десять лет, как ты хотел написать книгу, и девять лет, как написал, но она никому не нужна! И страшная вина за предательство, которое ты когда-то давно совершил, висит на тебя тяжким грузом. А ведь тебе уже сорок, а сроков у тебя на всю тысячу лет! Вот ты проглядел… Вот ты опоздал… Вот опять тебе не удалось то, что ты так сладко задумывал… Не буду больше продолжать перечень твоих преступлений, чтобы не увеличить эти сроки до целого миллиона!

Нет смысла, разумеется, задаваться вопросом: кто был по национальности Исидор Калинофф? Разумеется, он был наполовину русским и наполовину евреем, поскольку мать, которую он в конце концов отыскал, призналась ему, что была еврейкой, но всю жизнь зачем-то скрывала это. Более того, оказалось, что у него за границей проживают богатые родственники, готовые оказать нуждающемуся писателю всяческую поддержку! Собственно говоря, судя по рассказам матери, родственники всегда обладали значительным состоянием, многие из них до революции были директорами банков, владели акциями железнодорожных компаний, а также имели доходные дома в Киеве, Одессе, Москве и Санкт-Петербурге.

– Прости меня, сынок, за то, что я открылась тебе так поздно, практически перед смертью, но на небесах мы встретимся вновь, и уж там-то, я надеюсь, ты будешь самым известным писателем!

Через несколько дней после встречи с Исидором мать его умерла от неизлечимой болезни, успев оставить сыну адреса всей своей богатой родни. Исидор так привык быть безвестным и ничего не значащим в мире литературы, как, впрочем, и в жизни, что поначалу дичился своих богатых родственников и стеснялся принимать от них помощь. Собственно говоря, помощь эта первые годы была чисто символической: так, например, приехавшая к нему из Франция древняя старушка, назвавшаяся его бабушкой и остановившаяся в шикарном номере гостиницы «Космос», привезла ему пару джинсов пятьдесят восьмого размера и какую-то детскую майку с изображением не то Санта-Клауса, не то Че Гевары. Джинсы Калинофф тут же выгодно продал в одном из московских туалетов, обычном месте сбора разного рода фарцовщиков и их многочисленных клиентов, а майку не то выкинул в мусоропровод, не то отдал первому попавшемуся мальчишке на улице. На этом до поры и закончился его опыт общения со своими зарубежными родственниками: до момента падения советского Союза оставалось еще не меньше десяти лет, и железный занавес, установленный на границах страны, отлично выполнял свою роль! Поэтому Исидор, безбедно прожив целый год на проданные бабушкины джинсы, опять вернулся к своему основному занятию: писанию романов, которые никому не были нужны. Следующий роман, написанный им все в том же бараке на задворках Мытищ, назывался «Азовский», по девичьей фамилии матери, которую она сообщила ему перед смертью. Это была попытка переписать на русский лад знаменитый роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи», и, разумеется, эта попытка решительно не удалась! Исидор рассказывает о том, как шестнадцатилетним, закончив всего восемь классов, будучи безумно влюбленным в одну из своих одноклассниц, и в очередной раз поссорившись с отцом, он уехал в Ялту на концерт джазовой музыки, после которого намеревался покончить с собой. На почти трех сотнях страниц описываются страдания комплексующего подростка, его отношения со сверстниками, отвергнувшей его чувства девушкой, ненавистным ему отцом, и даже с воображаемой матерью, которую он сделал одной из героинь этого очень наивного и, в общем-то, не такого уж и плохого романа. Однако редактора в журналах и издательствах решили по-своему, и на корню зарубили этот очередной шедевр Исидора, заодно уж поиздевавшись и над его псевдонимом Калинофф. Как ни странно, сам автор воспринял свою очередную неудачу необыкновенно спокойно, он давно уже понял, что такова его судьба, и, есть у него за границей родственники, или нет, а также еврей он, или русский, но ему до смерти суждено отныне писать роман за романом, а потом тщетно разносить их по редакциям. Такова, очевидно, его судьба, такова его карма, наказание за прежние грехи, за прежнюю неизвестную ему жизнь, в которой он был, возможно, излишне преуспевающим романистом, и с презрением относился к своим менее удачливым собратьям по перу. Так он и существовал неизвестно на что несколько лет, сочиняя помимо романов еще и пьесы, а также фантастические рассказы, которые ему, как ни странно, иногда все же удавалось публиковать. Он давно уже понял, что главное для литератора – это умение ходить по редакциям и заводить нужные связи, которых у него за последние годы накопилось великое множество. Несмотря на то, что его почти нигде не печатали, он был на дружеское ноге со многими могущественными в литературном мире людьми, один из которых, известный писатель, а по совместительству редактор одной очень престижной фантастической серии, где Исидор время от времени каким-то чудом печатался, так объяснил ему его положение: