много, особенно среди тех, кто еще утром держал за пазухой камень. Свое почтение выразили генерал Моро, бывшие прокуроры, а ныне успешные политики Пьер-Луи Редерер и Пьер-Франсуа Реаль, адвокат Антуан Буле де ла Мерт и даже Талейран. Жозефина обвораживает всех непринужденной утонченностью и хорошими манерами, приобретенными ею в бытность светской львицей. Она выглядит хозяйкой великосветского салона, где самая важная дама – жена того, ради которого здесь все собрались.

Однажды в доме на улице Шантрен появляется некий скромный гражданин с нездоровым цветом лица и тщедушной наружности, представившийся секретарю господином Фуше.

– Фуше? – задумался Бонапарт, когда ему доложили о посетителе, дожидавшемся за дверью. – Что ему нужно?

– Просил сообщить, что по важному делу…

– Пусть подождет.

Ждать пришлось долго. Почти битый час. Обычно столько заставляют ждать надоедливых кредиторов или просителей из числа темных личностей, о которых не хотелось бы думать, если бы не кое-какие обязательства.

Имя Фуше Бонапарту ни о чем не говорило. Вернее – почти ничего. У него была слишком хорошая память, чтобы вид этого замухрышки, с которым пару раз встречался в приемной Барраса, не сохранился в голове. Об этом сейчас вспоминалось с содроганием. Он был тогда никем, и вместе с жалким Фуше когда-то ожидал спасительной аудиенции у всемогущего вельможи. Фуше… Фуше… Шпионская крыса. Ничего, пусть подождет…

Тщедушную фигуру Фуше случайно узнал Реаль, оказавшийся в коридорчике, где на стуле с покорным видом разместился человек, аудиенции у которого в те дни добивались самые влиятельные люди Парижа. Скандал! Он вбежал к Бонапарту и что-то быстро зашептал тому на ухо. Теперь наступила очередь вскочить хозяину кабинета. Он бросился в коридорчик, чтобы лично встретить «уважаемого гостя».

И вот они остались вдвоем. С глазу на глаз. Фуше и Бонапарт. Паук и… то ли жертва, то ли будущий патрон. Неморгающий взгляд первого устремлен в непроницаемое лицо второго. Пока они лишь присматриваются друг к другу. Гипноз оказывает свое магнетическое действие лишь тогда, когда волевой сигнал исходит от более сильного; если он встречает сопротивление, эффект сходит на нет: он нейтрализуется. Сила Паука столкнулась с мощью и волей не менее грозного противника. Внезапно каждый из них ощутил опасность, буквально фонтанирующую от собеседника.

Бонапарт заерзал: перед ним сидел враг. Сильный, коварный, изворотливый. Он давно научился это чувствовать. Но знал и другое: силу любого врага можно выгодно использовать в своих интересах. Например, против других врагов. Как говорится, враг моего врага – не мой враг.

Они беседовали не менее двух часов. И явно понравились друг другу. Одному – хищная неукротимость и жажда власти собеседника; другому – готовность пойти на все в случае, если ему будет оказана честь стать преданным помощником. По рукам! В конце разговора им уже было легко – ставки сделаны, роли распределены; осталось только следовать правилам игры, установленным ими же.

И еще одно. После посещения Фуше Бонапарт теперь в курсе происходящего как в столице, так и в стране. У него есть время, чтобы правильно распределить силы. Но главное, отныне он точно знает, чего хочет. И даже знает, как этого достичь…

* * *

С Баррасом вышла незадача. Бонапарт, как ни странно, продолжал ему верить. А как было не верить, если даже Жозефина уверяла, что именно Баррас поможет им достичь того положения, какого заслуживает «истинный спаситель Отечества»? Главное, нашептывала преданная супруга, держаться подальше от братьев, Жозефа и Люсьена, – вот откуда следует ждать подвоха, от этих заговорщиков.

За время его отсутствия братья и правда добились многого. Жозеф стал депутатом, лидером оппозиции, громившим во время дебатов членов Директории в пух и прах. Малыш Люсьен – уже далеко не малыш: как оказалось, он сумел втереться в доверие к Сийесу, вкупе с которым рвался к власти. Был еще генерал Бернадот, свояк Жозефа. Он так и не смог простить, что его жена, Дезире Клари, когда-то была влюблена в Бонапарта, ставшего «любимчиком народа». Жан-Батист Бернадот будет ненавидеть Наполеона всю жизнь – даже тогда, когда с его помощью станет шведским королем.

Пока самые тесные связи, понимает Бонапарт, именно с Баррасом. Без этих связей никуда. И Жозефина прекрасно понимает свою роль в судьбе мужа. Связи у всех. У Люсьена – Сийес; Гойе расположен к Жозефине – впрочем, как и Баррас. Роже-Дюко – «темная лошадка», себе на уме, скрытен и осторожен; кажется, боится собственной тени. Генерал Мулен? Слишком нерешителен. На всякий случай при возвращении Бонапарт подарил ему дорогой кинжал из дамасской стали, украшенный крупными бриллиантами. Целое состояние! Он заметил, как у того блеснули глаза, полные благодарности. Но в коня ли корм?..

Ненависть и боязнь ослепили Барраса. И он опять ошибся. На этот раз окончательно и бесповоротно. Все случилось 8 брюмера VIII года Республики (30 октября 1799 г.).

В тот день Бонапарт приехал на обед, на который его пригласил Баррас. После сытной трапезы уединились в кабинете. Там-то чиновник и «проговорился».

– Республика в опасности, – тяжело вздохнул Баррас. – Думаю, генерал, вы уже и сами успели кое-что увидеть и убедиться в этом лично. Пока вас не было, многое изменилось. Правительство бессильно, все перессорились, царит коррупция…

– Но Директория… – начал было Бонапарт, однако собеседник перебил его:

– Директория – это сборище никчемных стариков. Они свое сделали. И плоды их труда мы сегодня наблюдаем. Франция разорена. Нужны перемены! Пе-ре-ме-ны…

– А конкретнее?..

– Следует назначить д’Эдувиля президентом Республики. Габриэль д’Эдувиль сможет. Ему хватит и сил, и способностей. Ну а вам, мой друг…

Бонапарт напрягся. Он вдруг почувствовал, что голова стала горячей, а ладони, похолодев, влажными.

– А вам, – продолжил Баррас, – надо уезжать. Да-да, непременно уезжать! В войска. И немедленно…

Этот словоблудный Баррас говорил что-то еще… Но Бонапарт его почти не слышал, хотя продолжал делать вид, будто по-прежнему увлечен беседой. Все ясно: чинуша, на которого он так надеялся, не верит ему. Ни как партнеру, ни как сильному лидеру. Бонапарт в глазах Барраса – просто генерал, один из главнокомандующих. Один из всех этих Макдональдов, Шереров и Моро… Пешка. Хотя, может, и слон. Но он не слон! И уж тем более – не пешка! И если Баррас не понимает этого сейчас, когда французы громогласно кричат: «Vivat l’empereur!», – то не поймет этого никогда. Все кончено. Баррас вне игры. Навсегда. И не следует на него тратить время.

– Прощайте… – вежливо поклонился Бонапарт при расставании.

– Ну почему так пессимистично, дорогой мой генерал? – удивился Баррас. – Мы еще не раз встретимся, не так ли? У нас впереди большие дела…

Но Бонапарт уже распрощался. К чему