— Один мой тунисский знакомый сражался с гяурами на «Тимбане» у берегов Мореи.

Ах, вот оно что. Знакомый. «Тимбан». Морея. Ну, в общем, ясно. Ну, сразились, теперь хорошо бы поесть и, если можно, выпить.

— Вах! — всплеснул руками хозяин. — Да ты и в самом деле страшный богохульник, Ялныз Эфе!

О нет! Имидж богохульника Олегу Иванычу ни к чему. Вдруг этот «Че Гевара» — религиозный экстремист? Ночью отрежет головы всем «артистам», запросто! Надо выкручиваться.

— Фетва! — припомнил он наставления рыжебородого немца Шафиха-эфенди. — Мулла… Э… Мулла Новруз дал мне. Фетва. Их бин больной.

— А, фетва. Понятно. Хотя не очень-то ты похож на больного.

— Так ты вина-то принесешь, или нет у тебя?

«Че Гевара» приказал слуге. Тот поклонился, ушел и вскоре вернулся с большим оловянным кувшином. Налил одному Олегу Иванычу.

— А ты что, не будешь?

— Вах, вах!

— А, да… Ладно. Ну, будь здрав тогда!

А ничего винишко! Похоже на рислинг, даже повкуснее.

…Пока он таким образом развлекался, его приятели развлекали других.

После намаза перед караван-сараем, под пальмами, расселись караванщики во главе со стариком Хакимом. Горели воткнутые в землю факелы.

Первыми перед публикой — а собралось много, человек сорок, караванщики и обитатели оазиса — появились ребята: Гришаня и Марко.

— По всей Нумидии и Берберии, от Ливийской пустыни и до земель черных зинждей, — нараспев начал Марко, — по всему Магрибу, по всей Ифрикии кочуем мы, неся людям радость. Все знают нас, а не знают, так скоро узнают, да пребудет с вами милость Аллаха. Слушайте же грустную песню о пылкой красавице Лейле и влюбленном в нее юноше Меджнуне. Начинай, Гриша.

Гришаня мерно забил в бубен. Покачиваясь в такт ударам, Марко запел о несчастной любви, приведшей к смерти. Слова выучил хорошо — ни разу не сбился.

Никто из слушателей не шелохнулся. Сидели раскрыв рты. Кто-то даже всхлипнул.

В призрачном свете факелов словно бы ниоткуда возникла хрупкая фигурка танцовщицы. На Флавии была лишь набедренная повязка да зеленая полупрозрачная лента, закрывающая нижнюю часть лица. Такая же лента прикрывала грудь. На ногах и руках сверкали дешевые браслеты, издали казавшиеся золотыми. И браслеты, и ленты были подарены женами Абу-Факра. Подняв к небу тонкие руки, Флавия на цыпочках прошлась по кругу, слегка покачивая бедрами. Потом закружилась в танце, все быстрее, быстрее, быстрее. Затем вдруг замерла, упав на колени и низко склонив голову.

Вздох восхищения пронесся среди собравшихся. Вроде бы конец представлению.

В этот момент Флавия резко вскинула голову, подпрыгнула, подтолкнула Гришу. Тот истово заколотил в бубен. А Флавия… Флавия завертелась, подпрыгивая, с бешеной скоростью, забегала по кругу, затем резко остановилась, изогнулась, проведя руками по животу и бедрам, и с томным вздохом упала на землю…

— Вах! Вах!!! — Восхищенные зрители щедрою рукой бросали монеты. Жаль, медные.

…Усталые, они сразу же уснули — Гришаня, Марко и Флавия. Для Флавии натянули на каркас из прутьев верблюжью шкуру — получилось что-то вроде палатки. Тесно, конечно, да ведь ей там не гостей принимать — ночевать можно. Ребята же спали прямо на улице, под пальмой, на постеленной на траву кошме. Такой же кошмой и укрывались.

Олег Иваныч хотел улечься рядом, да возникший из темноты слуга в черном бурнусе тихо шепнул что-то.

Что? Ах, хозяин зовет для важной беседы, Еще бы понять ее, эту беседу, — Абу-Факр вряд ли какие европейские языки знает.

Тем временем в облезлом шатре около спящих верблюдов косоглазый Нусрат сговаривал своего приятеля, — погонщика ишаков Ридвана с плоским, как лепешка, лицом. Не на хорошее дело сговаривал — выкрасть заезжую танцовщицу-пэри да сотворить с ней черное дело, удовлетворить похоть.

Ридван, конечно, соглашался, да только опасался гнева караван-баши и того здорового мужика, что охранял юных музыкантов. Впрочем, на последнего плевать, а вот с начальником каравана Хакимом ссориться не хотелось. О том, что танцовщица страшно понравилась Хакиму, Нусрат догадывался — видел, какими глазами смотрел на нее караван-баши сегодняшним вечером. Это и Ридван видел, уж на что тупой. Потому и опасался. Косоглазый Нусрат уговаривал.

Да, опасаться гнева Хакима, конечно, надо. Но откуда он про нас узнает? Сама девка расскажет? А если не расскажет? Утащим за пальмы, свое дело сделаем да придушим. Тут же и закопаем по-быстрому, хотя… Хотя можно и не закапывать — придушить да бросить. Вон гиены-то как развылись — голодные.

Придушить — это Ридвану очень понравилось. Плоское лицо его аж засветилось от предвкушаемого удовольствия. Ридван сглотнул слюну и выдвинул встречное условие: душить будет он, один и самолично. А дальше уж с трупом пусть Нусрат что хочет, то делает. Хочет — закапывает, хочет — гиенам оставляет. Без разницы.

В общем, сговорились.

— Вон она, там, под шкурой… Да не шуми ты. Тихо. Мешок приготовил?

Флавия даже проснуться не успела. Чьи-то сильные руки заткнули ей рот куском верблюжьей шкуры. Туго связали руки и затолкали в мешок. Она пыталась вырываться, но, получив пару увесистых ударов, затихла. А похитители, крепко держа свою ношу, скрылись в ночи.

Чуть погодя главный караванщик Хаким решил прогуляться. А то что-то не спалось. Может, ночной воздух поможет? Да и… гм… танцовщицу проведать надо. Как там ей ночуется? Зря, что ли, он ей верблюжью шкуру дал, почти целую. За шкуру-то платить полагается. А чем платить? Ясно чем… Правда, с собою Хаким прихватил несколько серебряных монет. Мало ли, девка начнет артачиться. Однако и кроме монет возможности ее урезонить были. У танцовщицы-то, да и у мальчишки-певца, клеймо имеется — треугольник в круге. Клеймо это Хаким сразу же заприметил, еще при первой встрече, уж больно оно знакомо. Еще бы! Был помоложе, захаживал в Тунисе в харчевню одноглазой Хаспы. Именно Хаспа так метила своих невольников. Так что у желтоглазой плясуньи наверняка и кое-какой другой опыт имеется. Вот и проверим. Если что — можно пригрозить выдать ее одноглазой. В бегах ведь оба — и девка, и пацан. «Артисты», понимаешь!

Во власти сладостных мечтаний Хаким подошел к маленькому шатру, что по его приказу и ставили. Споткнулся о камень. Да так, что с ног свалился. Помянув ифритов, встал, отряхнулся и, оглянувшись, нырнул в шатер танцовщицы…

Эх, старый дурень. Тебе бы не по сторонам смотреть, а под ноги. Тогда бы приметил, что не о камень ты зашибся, а о мирно спящего Гришаню, полноправного новгородского гражданина, который и вообще-то спал в последнее время чутко, а уж от такого обращения форменным образом возмутился. Шляются тут всякие по ночам, пинаются!

Гриша приподнялся на локтях. Ага! Вон куда направился неведомый гость — к Флавии в гости. Однако недолго же он там пробыл! Выскочил, заохал, побежал куда-то… Ба! Знакомые все лица! Это ж наш старший караванщик Хаким. Верно говорят — седина в бороду, бес в ребро. Однако что-то быстро свалил. Флавия его выкинула? Или…