Что требуется от всех нас – это не единообразие, но единодушное и уважительное желание понять друг друга: как в свое время говорили в полном религиозных столкновений XVII веке: «in necessariis unitas, in non necessariis libertas, in omnibus caritas»[302].

Абсолютно важно, таким образом, чтобы культурные различия, включая и различия религиозные, не послужили поводом для нетерпимости и враждебности, но превратились в источник, сообщающий и одной, и другой стороне что-то поистине новое.

Как русский и как христианин я могу сказать, что неоднократно примерял к парадигме западного христианства глубокое значение слов апостола Павла: Братия! Не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни (1 Кор. 14: 20).

Я верю, что русско-византийское христианство могло бы предложить современному Западу непосредственное и живое изображение святого Таинства (которое не может быть сведено к рациональному морализаторству), переживание страха Божия как выстраданное эмоциональное переосмысление той же тайны и, таким образом, в соответствии с библейским словом, это может стать «началом мудрости» (Пс. 110: 10; Притч. 1: 7). Причем эта мудрость не может быть сведена к какой-либо навязанной форме «авторитарного» или «репрессивного» внушения.

Повторюсь. Моя глубочайшая убежденность такова: мы нуждаемся друг в друге, как раз потому, что мы разные. Развивая способность улавливать эти различия даже в сходстве, мы получаем возможность замечать наиболее важное: единство в разнообразии.

Еще раз благодарю вас за терпение, с которым вы меня выслушали.

Духовность Восточной Европы и ее вклад в формирование новой европейской идентичности[303]

Господин Президент, уважаемые парламентарии!

Прежде всего я хочу выразить мою сердечную признательность за великую честь, которую вы мне оказываете, пригласив меня выступить в этих стенах. Огромное спасибо. Я по своему складу латинист, и столь блистательная возможность говорить в Сенате Республики, здесь в Риме – in Urbe[304]! – пробуждает во мне самые необыкновенные ощущения.

Прежде чем начать говорить о новой самоидентификации Европы, готовящейся достичь единства более глубокого, нежели единство политическое, я считаю, что было бы справедливо вспомнить русского поэта двадцатого века, взращенного духовным и культурным наследием не только родной земли, но и духовными сокровищами Европы. Этот поэт еще в далеком 1930 году сравнил католический Запад и православный Восток с правым и левым легкими христианской Европы: поэтому мы можем сказать, что дышать только одним легким есть симптом непереносимой болезни! Эту метафору часто использует святейший отец в своих речах. Имя русского поэта – Вячеслав Иванов. Высланный в 1924 году, он жил здесь, в Риме, вплоть до своей смерти в 1949 году в Пикколо Авентино. Как это и было ему свойственно, в 1926 году он просил приобщить его к святым Таинствам Католической Церкви, не отказавшись, не отрекшись от ощущения себя православным русским. В эпоху непримиримости получить положительный ответ от Святейшего престола было крайне затруднительно, однако вопрос был решен. Конечно, мы не будем обсуждать здесь богословские вопросы, однако этот очень личный выбор, сама фигура поэта, всем сердцем желающего вздохнуть обоими легкими, крайне символичны для дискуссий нашего времени.

Два легких – этот образ предполагает действительные различия в самоидентификации между одним и другим. Правда ли то, что у Восточной Европы есть свои особенности, а Западная Европа вся столь однородна? Слава Богу, нет! Господь наш, величайший из всех художников, всех самых великих художников, никогда не повторяется в Своих созданиях.

Самоидентификация Европы, особенно ее новая самоидентификация в эпоху Европейского Союза, может быть очень сложной, разнообразной, плюралистической. В данный момент я имею честь разговаривать с вами в Риме, месте воистину несравнимом – «cui par est nihil»[305], как без преувеличения сказал Марциал[306] (XII, 8, 2). Италия слишком отличается от всех банальных образов и обобщений, которые бытуют на Западе. Есть одна старая шутка английского писателя Г. К. Честертона, который питал страсть к Италии: «Итальянцев невозможно заставить превратиться в поборников прогресса. Они слишком умны для этого». Это один из типичных парадоксов Честертона; на самом деле путь демократического прогресса, пришедшего в итальянские свободные города эпохи Возрождения, по своей сути является одинаковым для всех стран, народов и культур, но это не значит, что эти страны, народы и культуры обречены стать на этом пути однородной массой, где единственное различие предусмотрено, как в Диснейленде, в перемене одежды для показа туристам. О нет! Путь для всей Европы един, но идущие разнятся. Так это и должно быть. Общественность передового цивилизованного мира имеет право ставить нам, восточным европейцам, самые критические вопросы по поводу того или иного рецидива наших тоталитарных и великодержавных идеологий, включая сюда ожесточение религиозной нетерпимости. Существует такой образ мышления – экстремизм как правого, так и левого толка, который обязан исчезнуть; горький опыт двадцатого века не позволяет нам отрицать это. Но я не думаю, что будет разумным желать и рассчитывать, что мы приобретем, так сказать, выражение лица, сходное с нашими критиками. Мы должны иметь собственное выражение лица, но, повторяю, не в качестве театральных декораций для диснеевского мира, но для выражения нашего подлинного естества. И именно потому, что Западная и Восточная Европа столь различны, мы могли бы взаимно помочь друг другу в диалоге – особенно в вопросах духовности. Я имею в виду, что христиане более цивилизованной части мира безусловно имеют основания напомнить нам максиму апостола Павла: Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни (1 Кор. 14: 20). Мы же, подотставшие люди Востока, насколько это в наших силах, имеем подчас причины напомнить нашим западным собеседникам другие слова Писания: Начало мудрости – страх Господень (Пс. 110: 10). В таком библейском понимании страха Господня нет ничего «репрессивного», оно равнозначно конкретному и серьезному ощущению подлинной природы Божества, не являющейся ни чем-то чисто психологическим, из разряда благочестивых чувств, ни логическим построением, но реальностью, причем реальностью большей, чем всякая другая[307]. И именно по этой причине нельзя попросту заигрывать с мыслью о Боге, не возлагая на себя конкретных обязанностей! Мне кажется, что подобный опыт зачастую обесценивается на нынешнем Западе. Поэтому представляется весьма важным прибегать к убедительному и прямому посредничеству христианских авторов Восточной Европы (включая и такого еретика, как Лев Толстой) в опыте познания милосердной реальности Господа.

Нынешние восточные европейцы очень разнятся, и не только от западных, но и друг от друга, существуют различия между народностями; и поскольку это является моей сегодняшней темой, необходимо учитывать и уровень разнообразных конфессиональных самоопределений.

В рамках моего выступления