— ‎Вы…

— ‎Я, — подтвердил Раяр, коротко рубанув, — прошу.

— ‎А, может, не надо? — пробормотала я, прижимаясь спиной к его груди, так как помнила еще, что было в прошлый раз, когда я под благословение попала.

— ‎Нужно изгнать из тебя все, что адепты успели влить во время обряда, — тихо, сквозь зубы, процедил Раяр, напряженно глядя на опешившую женщину.

А та не могла прийти в себя, круглыми глазами вглядываясь в нас, и не в силах даже моргнуть.

— Мне долго ждать? — раздраженно поинтересовался хищник, и Мудрая отмерла.

Поднялась, вокруг как-то совсем внезапно засуетились жрицы. Инициированные, впустившие в себя свет и совершенно безэмоциональные. Одна сплошная благожелательность и не единого просвета сознания в глазах. Послушные куклы, которыми управляет эта немолодая и уже совсем неприятная женщина. Кукловод, что б ее.

— Раяр, я не хочу…

— ‎Самому неприятно, — признался он, следя за приготовлениями, — неделю потом придется терпеть на тебе их благословение.

Девушки принесли большую золотую чашу, в которую прямо из фонтана набрали воды, кинули несколько мутно-белых камней… Я попыталась сильнее вжаться в хищника, ощущая, как меня накрывает неконтролируемая паника.

Я не хотела благословляться, просто до крика не хотела, а этот держал. И там все уже заканчивали приготовления, а я тут… тут… в тревоге ждала неизбежного, подсознательно понимая, что не переживу этого их благословления.

Дальше все произошло как-то само. Мудрая просто повернулась ко мне, и я в страхе, зажмурившись, провалилась в Раяра. Вернее, мне так показалось сначала, и только спустя несколько мгновений я поняла, что провалилась на самом деле во тьму и сейчас неизвестно где, и совсем не понимаю, как отсюда выбираться. И Раяра рядом не было.

Короткое мгновение полнейшего ужаса сменилось таким же полнейшим шоком. Из темноты я вывалилась в лес, прямо на сырой мох.

Лес был мне несколько знаком, все эти ели, туман, запутавшийся в их колющихся зеленых лапах. Мох и странные шорохи. И я, вся такая красивая, в одной ночнушке и босиком.

Сначала я встала, чувствуя, как мягко проминается под пятками мох, такой мягкий и очень приятный, но просто до безобразия влажный. Потом выругалась, громко и от души. Вспомнила все матерные слова, которые знала и которые подошли бы к данной ситуации. Собственно, на этом мой запал и угас. Как здесь оказалась, я не знала, как отсюда выбираться — также не имела понятия, найдет ли меня здесь Раяр?.. Ну, конечно, хотелось в это верить, но робкий оптимизм был безжалостно забит логикой и трезвым взглядом на жизнь.

— Мне кранты…

— ‎Признаться, я думал, человечка Раяра будет более оптимистичной барышней, — раздалось насмешливое, и ко мне, прямо из тумана, шагнул Шэйн. Собственной персоной.

А тучи-то над моей головой сгущались все сильнее, ну, а я что? Хочет он оптимистичную барышню? Да пожалуйста.

— Здрасти, — радостно пропела я, спрятав подрагивающие руки за спину и крепко сцепив их в замок. Было у меня такое странное ощущение, что крыша моя конкретно съехала и держится уже просто на честном слове.

Жаль, конечно, что тут психотерапевтов нету, мне бы не помешало записаться на пару-тройку десятков приемов.

— Девочка, — мягко позвал этот сумеречный, благосклонно глядя на меня.

— ‎Яна.

— ‎Девочка Яна, — усмехнулся он, — и что же ты делаешь здесь одна?

Выразительно оглядевшись, он миролюбиво поинтересовался:

— Раяр где?

Зачем он о хищнике вспомнил? У меня же так хорошо получалось держать себя в руках. А после этого вопроса руки просто безвольно опустились.

— Эээ… девочка, — удивленно позвал Шэйн, сделав ко мне один маааленький, неуверенный шажок, — Яна?

А Яна плакала, обессиленно опустив руки, не имея сил даже вытереть слезы.

— И что случилось? — хмуро поинтересовался этот сумеречный, убедившись, что все это взаправду, и у меня действительно вялая истерика, что я не притворяюсь.

— ‎Меня сектанты того… — голос сорвался, а меня затрясло, — испооортили.

Лицо у Шэйда забавно вытянулось, но он быстро взял себя в руки. И меня тоже в руки взял, чтобы вместе со мной ступить в туман, смешавшись с ним и полностью в нем растворившись.

Вышли мы уже около двухэтажного, весьма миленького домика, в котором очень уютно горел свет на первом этаже. Туда-то меня и потащили, чтобы я с приятным удивлением осознала, что Шэйн — шикарный мужик.

Чай, по крайней мере он заваривал просто мастерски, и булочки в его доме были свежие и очень вкусные, и кухня такая уютная, очень обычная… безо всяких скелетов и цепей.

— Успокоилась? — поинтересовался этот замечательный нечеловек, подливая мне чаю и с умилением глядя на то, как я с аппетитом доедаю вторую булочку. Первую жевала с трудом, рыдая и икая, а сейчас вот успокоилась, вкус распробовала и очень голодной себя почувствовала.

— ‎Уфпокоилафь, — подтвердила, с интересом разглядывая кухню. Любовь местного населения меня уже даже не удивляла, Шэйна можно было считать оригиналом хотя бы потому, что черный камень он заменил на насыщенное, очень темное, но с явным кофейным оттенком, дерево.

— ‎Тогда рассказывай.

— ‎А что тут рассказывать? — печально вздохнула я, протягивая ему руку над столом. — Поприветствуйте тьму, и вы сами все поймете.

Шэйн не поверил. Несколько секунд он в смятении всматривался в мое лицо, все больше поражаясь той уверенности, которую я испытывала.

— Да быть такого не может, — пробормотал он, ухватив меня за руку. Ладонь у него была теплая и такая… человеческая что ли. Широкая, шершавая, крепкая, успокаивающая такая.

— ‎Тэс гелар.

Тьме я уже даже не удивилась, зато Шэйн подскочил, опрокинув стул, на котором сидел, но не выпустив мою руку, и витиевато выругался на мертвом языке.

— Кто с тобой это сделал? — спросил он сразу же, как сумел изъясняться понятными мне словами.

— ‎Сектанты.

Море непонимания в серых глазах.

— Адепты.

И снова непередаваемый мертвый матерный язык и совершенно невероятное:

— Тебя нужно срочно благословить…

— ‎И вы туда же?! — я грохнула чашкой об стол, не обратив внимания на расплескавшийся чай. — Зачем благословлять-то сразу?

— ‎Чтобы выжечь из тебя эту дрянь, — ничуть не впечатленный моим возмущением, он протянул мне салфетку. Белую, что удивительно. Я так привыкла к черному, что несколько секунд просто разглядывала совершенно белоснежную ткань.

— А с ней жить я что, не смогу? Приспособилась бы как-нибудь.