Как только парламентарии собрались на дебаты, члены палаты общин представили перечень претензий к поведению королевских советников, главным образом Страффорда и Лода. Роспуск «Короткого парламента», который не успел согласовать никаких реформ, не улучшил настроя его членов: 60 % из них заседали в предыдущем созыве и теперь были как никогда воинственны. Однако самую большую группу в палате общин по-прежнему составляло поместное дворянство, чрезвычайно консервативное и не склонное к новациям. Они не хотели разрушать королевскую власть, или ортодоксальную структуру. Они хотели восстановить прежнюю модель правления. Тем не менее их тоже прискорбно разочаровали. Они видели, что король проиграл войну. Они отметили, что он отворачивается от своих настоящих приверженцев. Они замечали его в обществе папистов, окружавших королеву. Они лицезрели нарушение законности и порядка в своих регионах.

Теперь все парламентарии осознали собственную мощь. Они поняли, король уверен в том, что его выручат из затруднительного положения: если парламент не выделит ему субсидии, он не сможет выплатить шотландской армии оговоренные деньги. Тогда Александр Лесли может пойти и на Уайтхолл, раз уж не будет английской армии, чтобы помешать его наступлению. Следовательно, пока шотландцы остаются в Англии, парламент играет главную роль.

В дебатах, последовавших после открытия сессии, один член палаты отметил как общеизвестный факт, что судьи сокрушили судебную процедуру, а епископы – литургию. Другой упомянул, что некоторые из приближенных короля подготавливают папистский заговор. Еще один поднялся с претензией, что существующее правительство самое слабое за несколько поколений и не принесло ничего, кроме национального позора; прозвучало мнение, что те, кто громче остальных превозносили королевскую власть, как раз и пускали на ветер деньги короны.

Когда со своего места встал Джон Пим, члены палаты уже находились в большом возбуждении. Пим начал речь словами, что «беды нашего времени всем хорошо известны». Основную часть горечи он приберег для самого Страффорда, которого считал автором «умысла изменить закон и вероисповедание». Многие современники и коллеги принимали позицию Пима. Шотландцы полагали, что именно Страффорд спровоцировал войну между двумя народами. Пуритане искренне ненавидели графа. Представители Сити, теперь как никогда могущественные, помнили, как он угрожал повешением членам их городского управления, олдерменам. В период своего пребывания на посту наместника Ирландии граф Страффорд ввел там единоначалие, и люди не сомневались, что он хочет повторить этот эксперимент в Англии.

Страффорд осознавал риски своего положения. Он мог бы оставаться в Йорке, вне досягаемости парламента, но король настоял, чтобы он присоединился к нему в Уайтхолле. Карл заверял Страффорда, что «не пострадает ни его персона, ни честь, ни состояние». Обещания короля в данном случае ничего не стоили. Страффорд написал, что «завтра в Лондоне я, полагаю, буду иметь больше опасностей, чем кто-либо видел в Йоркшире…».

Джон Пим, в свою очередь, тоже имел основания опасаться Страффорда. Когда 9 ноября граф прибыл в Лондон, он посоветовал королю представить доказательства, изобличающие Пима и его соратников в предательских контактах с шотландцами. Эти свидетельства, вероятно перехваченные письма, так никогда и не всплыли. До Вестминстера дошли слухи, что Страффорд готов «обвинить в государственной измене разных членов обеих палат парламента»; в их число, несомненно, войдут Уорвик, Сай и Генри Брук из палаты лордов вместе с Пимом, Хэмпденом и другими из палаты общин.

Король и его советники решили, что следует немедленно усилить укрепления Тауэра; эти действия рассматривались как предупреждение для представителей Сити. Тауэр был вероятным местом назначения для тех, кого готовились арестовать. Приводили слова Страффорда, что «он рассчитывает быстро подавить Сити». Ждали, что 11 ноября король приедет в Тауэр инспектировать гарнизон.

В тот день молва о неудавшемся перевороте достигла Вестминстера. В палате общин приказали удалить из вестибюля всех посторонних. Страффорд занял свое место в палате лордов, но ничего не говорил – он ждал удобного момента. Однако Пим знал об обвинениях против него и его товарищей. Ему требовалось устранить Страффорда, пока Страффорд не уничтожил его. Как говорится, или я тебя, или ты меня.

В речи, произнесенной в палате общин, Пим обрушился на одного из самых видных союзников Страффорда, сэр Фрэнсиса Уиндебэнка, за умалчивание папистского заговора. Можно было воспринимать эту атаку как нападение на самого Страффорда или нет, но то был способ, которым Пим мог проверить готовность коллег к действиям против его врагов. Теперь другой парламентарий, Джон Клотуорти, предположил или намекнул, что Страффорд планировал использовать ирландскую армию, «готовую идти куда угодно», в подавлении недовольства в Англии.

Тут же внесли предложение создать комиссию для консультаций с палатой лордов по поводу этих обвинений. Комиссию наполнили врагами Страффорда, быстро составили и представили палате общин «обвинение» против графа. Некоторые члены палаты настаивали на осмотрительности и отсрочке атаки на Страффорда, но Пим ответил, что любое промедление «может, вероятнее всего, разрушить все наши надежды».

После этого Пим в окружении других членов палаты отправился в палату лордов, чтобы обвинить Страффорда в государственной измене и рекомендовать «изолировать его от парламента». Если лорды пожелают узнать основания такого серьезного обвинения, то «конкретные статьи и пункты» против него будут доставлены им в скором времени. Страффорду рассказали о происходящих событиях. «Я пойду, – сказал он, – взгляну в лицо моим обвинителям». Нужно сказать, что и сами лорды имели массу претензий к заносчивому, неприятному советнику короля и, когда Страффорд вошел, приказали ему удалиться. Затем был принят приказ о передаче Страффорда под надзор герольдмейстера палаты лордов. Графу сказали войти в зал и, стоя на коленях, выслушать решение лордов. Он попросил разрешения высказаться, но получил отказ; прежде чем вывести, у него забрали оружие.

В «Истории мятежа» Кларендон написал, что толпа взирала на Страффорда без тени сочувствия, «никто не снимал перед ним головной убор в знак уважения, тогда как еще утром самые знатные люди в Англии сделали бы это без всяких размышлений».

Кто-то спросил Страффорда: «Что произошло?»

«Пустяк, уверяю вас», – ответил он.

На его слова тут же отозвались: «Да, конечно, государственная измена совсем пустяк».

Страффорда фактически удалили из общественной жизни, Карл лишился своего главного советника. Широко распространилось мнение, что этим сделано большое дело. Королю пришлось выводить гарнизон, который он ввел в Тауэр, и снимать недавно установленные орудия. Его попытка принудить своих противников к повиновению или внушить им благоговейный страх потерпела крах, он получил еще один из тех унизительных ответных ударов, что стали характерны для его правления.

Ликвидировав угрозу роспуска или государственного переворота, парламент смог начать работу, как он считал, по всеобъемлющему восстановлению страны. 17 ноября объявили общенародный пост, чтобы заручиться помощью Бога в этом деле. Было создано около шестидесяти пяти комиссий для расследования всех случаев злоупотреблений и коррупции. Одна из комиссий занималась розыском и смещением «преследовавших за веру, вводивших неподобающие реформы и скандальных» чиновников, мировых судей и других королевских служащих. Когда члены комиссий запросили «информацию от всех сторон» для помощи их делу, в Вестминстер пришли сотни людей с собственными конкретными жалобами.