Утром 20 августа король отправился из Лондона к своим войскам на севере. Той же ночью шотландская армия в 25 000 человек форсировала реку Твид. Как только шотландцы вступили на английскую территорию, их пресвитеры образовали авангард, держа в руках Библии. Вышла декларация, что они идут не на англичан, а на папистов, арминианцев и прелатов. Они останутся в Англии, пока новый парламент не услышит их обиды.

Кроме того, шотландцы сообщили жителям Нортумберленда, что не возьмут ни еды, ни питья, не заплатив за них должную цену: они вели себя дисциплинированно и уважительно. Томас Вентворт, граф Страффорд, рассчитывал, что один вид захватчиков приведет в бешенство всех добропорядочных англичан, но этот расчет не оправдался. Английский командующий на севере, виконт Конвей, отмечал, что «население на самом деле оказывает им всю возможную помощь. Многие местные дворяне посещают шотландцев, развлекают и угощают их». В Лондоне после отъезда короля воцарилось полное замешательство. Сэр Николас Байрон, придворный, писал: «Мы здесь и везде в таком смятении, будто вот-вот наступит Страшный суд». Коменданту Тауэра приказали подготовить крепость к возможной осаде. Тем временем шотландцы спокойно продвигались на юг.

Виконт Конвей получил приказ укрепиться на берегах реки Тайн и защищать Ньюкасл. Две трети войск он оставил для обороны города, а остальные поставил примерно в 6,5 километра выше Ньюкасла, у брода на реке Ньюберн. Шотландцы заняли господствующую высоту на северном берегу реки, откуда обстреливали противника. Английские солдаты, не привыкшие к артиллерийскому огню, бежали, как только появились первые убитые. Кавалерия тоже беспорядочно отступила. Это была первая крупная победа шотландцев над англичанами за прошедшие 300 лет. Карл I потерпел поражение на поле боя – самое значительное пятно для чести любого короля. Битву при Ньюберне можно также считать первым боем гражданской войны, поскольку две противоборствующие партии сражались на английской земле.

После позорного разгрома английская армия отступила к границам Йоркшира, оставив графства Дарем и Нортумберленд в руках неприятеля. Ньюкасл уже находился в осаде. Из городка Норталлертон в графстве Северный Йоркшир, куда он приехал к отступающей армии, граф Страффорд написал своему другу сэру Джорджу Рэдклиффу: «Пожалей меня, потому что еще никому не доставалось такого безнадежного дела. Наша армия совершенно беспомощна и не обеспечена самым необходимым… Конница вся труслива; земля от Бервика до Йорка во власти шотландцев; царит всеобщий ужас; повсеместная неприязнь к королевской службе, никто не осознает своего позора. Одним словом, я здесь один сражаюсь со всеми этими изъянами, ни на кого нельзя положиться. Господь милосердный, избавь меня от этой самой большой беды моей жизни».

Известие о поражении короля под Ньюберном в Лондоне отметили торжествами. Двенадцать пэров пуританского вероисповедания, в том числе графы Уорвик и Бедфорд, в традиционной манере подали монарху петицию, в которой призывали дать возможность парламенту разрешить претензии и беды государства. Они утверждали, что «все королевство наполнилось страхами и недовольством». Петиционеры следовали тщательно разработанной стратегии. Если Карл откажется последовать их совету, они изготовились сами созвать парламент, точно так же, как угрожали пэры Генриху III почти 400 лет назад.

Король отреагировал совершенно средневековым образом. Он получил петицию, будучи в Йорке, и тут же созвал большой совет пэров. Наверное, он надеялся получить от них крупные суммы денег без помощи парламента, однако этой его надежде не суждено было оправдаться. Архиепископ Лод отличался более реалистичной позицией и считал, что большой совет неизбежно приведет к созыву нового парламента, что не сулит ничего хорошего.

Так, 24 сентября английские пэры собрались в зале настоятеля собора в Йорке. Они представляли собой огромную общественную силу: не только управляли местным населением, но и обладали политической властью, оказывая влияние на выборы в графствах и городах. Во вступительной речи к аристократическому собранию король объявил, что действительно созовет парламент в начале ноября. Предполагалось, что после такого обещания финансовые и коммерческие круги Лондона будут готовы ссудить ему деньги. Далее Карл сказал, что в королевстве находится «армия бунтарей» и он ждет от пэров рекомендаций, как «справедливо осуществить наказание такой дерзости».

В последовавших дебатах было решено, что следует направить уполномоченных на переговоры с мятежниками. Шотландцы уже потребовали денег от северных графств, куда пришли. Теперь они настаивали, чтобы выплаты поддержали ведущие представители джентри, а Карл созвал парламент, на котором можно будет согласовать мирный договор. Другими словами, Шотландия доверяла больше парламенту, чем королю. На этих условиях шотландцы соглашались остаться там, где находятся сейчас, и не продвигаться дальше в несчастное и разобщенное королевство.

Переговорщики обеих сторон встретились в городке Рипон, где постановили, что король будет выплачивать шотландцам 25 000 фунтов стерлингов в месяц до заключения мирного договора. По-видимому, предполагалось, что только парламент в состоянии предоставить подобную сумму. Пэров в Йорке спросили, принимать или отвергнуть достигнутое перемирие. Естественно, споров не последовало. Королю ничего не оставалось, как пойти на условия захватчиков и созвать парламент. Эксперимент по абсолютной монархии подошел к концу.

В дневниковой записи за 30 октября Джон Ивлин отметил: «Я видел, как Его Величество (возвращаясь из северной экспедиции) ехал верхом торжественно и под своего рода аплодисменты, со всеми признаками удачного мира, восстановивший к себе любовь народа. Его сопровождала по улицам Лондона великолепнейшая кавалькада». Эдвард Россингем написал виконту Конвею: «Мы здесь все сходим с ума от радости, что Его Величество все-таки созывает парламент и передает шотландское дело в руки лордов, которые, как все надеются, заключат мир при любых условиях». Граф Нортгемптон считал «слово из трех слогов», то есть парламент, «подобным райской свежести».

Другие не испытывали такого оптимизма. За несколько дней до прибытия короля в Лондон архиепископ Лод вошел в свой кабинет за какими-то документами и обнаружил, что его портрет кисти Ван Дейка валяется на полу лицом вниз. Он был очень суеверным человеком. «Почти каждый день мне угрожают крахом в парламенте, – признался он в своем дневнике. – Дай Бог, чтобы это не было дурным предзнаменованием».

«Благочестивые» парламентарии хорошо подготовились. Они собрались в доме Джона Пима, неподалеку от Грейз-Инн, где детально обсудили свои планы. Их стали называть кликой во главе с Пимом в палате общин и представителем графом Бедфордом в палате лордов. Они знали диспозицию шотландцев, а ковенантеры, в свою очередь, рассчитывали на помощь английских друзей в парламенте во внесении необходимых изменений в религии. Таково было «Протестантское дело».

Голосование на выборах в парламент приняло исключительно боевой характер: восемьдесят шесть конкурентных мест за пределами привилегированного магического круга с единственным назначаемым парламентарием. Королевская партия снова оказалась в невыгодном положении, поскольку придворные и их приспешники не отвечали местным и религиозным интересам. Например, из двенадцати юристов, выдвинутых королем на выборы, назначили только троих. 3 ноября Карл отправился в новый парламент по воде, чтобы избежать публичности. Посол Венеции отметил, что отсутствие церемониала «ярче другого показывает подданным, что король соглашается присутствовать только по принуждению… а не по собственной доброй воле, чтобы порадовать свой народ». Кто мог предположить, что этот парламент проработает, пусть и с перерывами, почти двенадцать лет?