Михайловича не стало вскоре ж. И ныне государыня перед прежним скорбна ж и меж их государей в их государском здоровье и в любви стало не по прежнему… И то знатно кабы с того времени, как она Дашка по ведовству жонки колдуньи Настьки Черниговки на след государыни сыпала пепел и от того времени и до сих мест меж их государей скорбь и в их государском здоровье помешка…»

1 апреля 1639 г. последовал государев указ провести доследование, заново пытать ворожей Дарью, Настьку и других. Всех опять отправили на дыбу, но новых показаний не добились. В августе дополнительно допросили других мастериц, что пользовались советами замоскворецких ведьм. Пытали Прасковью Суровцеву и подружку Ламановой Прасковью Колодничу. Те признали ворожбу только в семейных целях. Суровцева сыпала соль и пепел в питье своему зятю Мурату Петелину, «чтоб зять ее добр был до ея дочери». А Колоднича «мылом умывалась и белилами белилась» и соль мужу подсыпала, но что-то пошло не так: «она Прасковья, убелясь, вышла к своему мужу, как он пришел во двор, и муж в те поры ее убил [побил]; и она видя, что в том наговорном мыле и в белилах и в соли помочи нет, взяла да и достальное мыло и соль разметала».

И начал Сатана прибирать своих служительниц, которые сделали свое дело. Первой преставилась Настасьица, потом сошла слепая Ульянка. К сентябрю 1639 г. наконец дело сверстали и всех причастных колдовству золотошвей постановили выслать. Дарью Ламанову с мужем отправили в Пелым, ведьму Маньку Козлиху – в Соликамск, Феклицу с мужем – в Вятку, а колдунью Дуньку – в Соль Вычегодскую[314].

Сложно понять, но пополнений счастья в царской семье больше не случилось. Царица Евдокия позднее детей не рожала. Хотя вполне здоров был наследник престола Алексей, появившийся на свет в 1629 г., а также его сестры Ирина, Анна и Татьяна, но риски сохранялись.

* * *

18 марта 1642 г. поступил донос от заключенного Даниила Рябицкого, поляка, который заявил, что обнаружил «государево великое верхнее дело». Был у них в камере разговор, когда все похвалялись своими навыками, которые не позволят им обеднеть, когда их из тюрьмы выпустят. Першка Власов, человек боярина князя Д. М. Пожарского, сказал, что «умеет грамоте», а потому «сыт будет». Его попытался переплюнуть человек Ивана Стрешнева Афонька Науменок, заявив, что обучен серебряному делу. Более того, похвалялся, что сделал как-то он колдовскую цепь из золота, а «тое цепь взял у него боярин Иван Стрешнев и отнес государыне царице». Оказалось, что признался Афонька в государственном преступлении, о котором сокамерники немедленно составили извет. Началось следствие.

23 марта 1642 г. последовал государев указ Афоньку пытать. Тот сначала, как водится, упирался, но потом все выдал, включая сообщников: «Был на государеве службе под Смоленском Михайла Шеин [1632–1633 гг.], а он де Афонька в те поры был на службе в Путивле в стрельцах в Васильеве приказе Жукова и спознался с путивльским казаком с Ваською Кулаком, и у того Васьки научился привязывать и отвязывать килы [грыжи], и для воровства женок приворачивать, а приворачивал он женок тем: возьмет лягушку самца да самку и кладет в муравейник и приговаривает: сколь тошно тем лягушкам в муравейнике, столь бы тошно было той женке по нем, Афоньке, а поминает той женке в тот час имя, и на третий день приходит он, Афонька, к тому муравейнику, и в том де муравейнике тех лягушек останется один крючек да вилки, и он то возмет, и тем крючком которую женку зацепит, и та женка с ним и воровать станет; а как ему с тою женкою воровать не похочется, и он тое женку вилками от себя отпихнет, и та женка по нем тужить перестанет. А килы присаживает – дает пить в питье траву; имя той траве воп, ростет при болоте; и как даст испить, и от тое травы у того человека, кто изопьет, рудит кила, а отсадить тое килу есть другая трава, имя той траве малюк; и как даст тое травы киловатому человеку испить, и у того человека килы не будет.

А что де на него извещал иноземец Данилка Рябицкой государево слово про государыню царицу, что он, Афонька, сидя в тюрьме, про нее великую государыню говорил невежливое слово, и в том де он Афонька перед государем виноват, про государыню царицу он Афонька, сидя в тюрьме, такое непригожее слово говорил умысля, хотел ее, государыню, уморить до смерти, а давать было ей, государыне, в питье траву целебока, а растет трава на реке на Оке и на Москве реке, а положить де было ему та трава государыне царице в питье в те поры, как понесут про государыню царицу питье вверх; а хаживал де он за боярином своим за Иваном Стрешневым вверх к светлицам, а только де было ему тое травы государыне царице в питье положить самому не мочно, и ему де было того докупаться, кем мочно то дело сделать».

Далее Афонька сказал, что его «научал государыню царицу портить и уморить до смерти стрелец Васька Мещерка тому с год, а сказывал ему Васька, что ему о том деле, чтоб государыню царицу уморить до смерти, били челом сверху добрые люди, а кто имянем, про то ему не сказал, а давал де стрелец Васька Мещерка ему Афоньке от того десять рублев, а приходил к нему о том говорить двож и троды и просил у него, чтоб он Афонька дал ему тое травы, которою испортить и уморить государыню царицу, и он де Афонька ему Ваське тое травы не дал, а хотел тем делом… промышлять сам».

Свои методы Афонька разъяснял: «А делать де было ему то дело над государынею царицею так: напускать по ветру на зоре на утренней или на вечерней, с которой стороны ветр идет, с призывательными словами говорить: народил да сатанаил я вам верую, сослужите мне мою службу и отнесите песку и бросите на человека, на кого их пошлет».

Еще Афонька похвалялся, что «испортил» как-то некоего «пушкаря сусальника», имя которого забыл: «Напустил на него беса, и бес де его забил до смерти». И вообще, «кого де он Афонька похочет испортить», то «наговаривает на соль» и «призывает бесов Народила и Сатанаила и иных бесов, и к тем людям тех бесов посылает». А бесов Афонька всех хорошо знает: «как их призовет, и беси к нему приходят старые и молодые, и что им велит, и они то делают».

Еще знаком он с одним «гулящим человеком», что живет «на Ваганькове», зовут Фомка Андреев сын Путимец, дык тот «всякое ведовство знает больше его Афоньки». «Да у него