Некоторое время он молчал, вертя в руках блокнот и давая мне время успокоиться.

Я вспомнила об Эсмеральде. Это тоже было нечестно, да? И в то же время ее смерть, возможно, спасла жизнь отцу.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала я. – Вы правы.

– Возвращаясь к Луизе Конгрив, – продолжил инспектор Хьюитт. – Ты позвонила в ее квартиру в Лондоне…

– Да, – подтвердила я. – Она притворилась, что ее зовут Летиция Грин. А я представилась представительницей ирландской лотереи. Простите, я не должна была. Но было понятно, что если она подумает, будто ее билет выиграл – ее или Оливера Инчболда, – она вернется в Торнфильд-Чейз. Так и получилось. Когда на следующее утро я приехала к ее дому, она только что объявилась. Я видела следы недавно подъехавшей машины. К тому моменту было очевидно, что Луиза и Лилиан – одно и то же лицо.

В глубине души я считала, что надо было просто пойти следом за котом. Тогда все было бы намного проще, и мороки было бы куда меньше.

Тем временем инспектор еще кое-что записал, но ничего не сказал.

Все дело в том, кто есть кто, не так ли? Оливер Инчболд жил под именем Роджера Сэмбриджа; Луиза Конгрив – под именем Лилиан Тренч. Даже Хилари Инчболд зарегистрировался в «Тринадцати селезнях» как мистер Хилари.

Изменилось ли хоть что-то?

Мы все – свои собственные творения, если задуматься.

Кто я на самом деле? Флавия де Люс, которую все знают, как им кажется? Или та, кем я себя считаю?

Грустно думать, что Оливер Инчболд и Луиза Конгрив были настолько несчастны, что, так сказать, убили себя и создали новые жизни, в которых они оказались так же несчастны, как в тех, от которых с таким трудом избавились.

«Роза всегда пахнет розой, как ее ни назови», – любит говорить Даффи.

Так ли это?

Имеют ли значение имена? Была бы я лучшим или более счастливым человеком, если бы Харриет и отец назвали меня Брунгильдой? Или Корделией?

– Что в имени тебе моем? – внезапно сказал инспектор Хьюитт.

Я совсем забыла о его присутствии.

– Прошу прощения, – извинилась я, воспользовавшись словами несуществующей Летиции Грин, – я витала в облаках.

– Я думал о подписи, которую ты видела в экземпляре «Лошадкиного домика», принадлежавшего Лилиан Тренч. «Элси», если я ничего не путаю.

– Да. «Элси, с любовью». Так очевидно, не правда ли?

– Мне нет, – сказал инспектор. – Не могла бы ты просветить меня? Кто, черт возьми, такая Элси?

– Элси – это Л. С., Луиза Конгрив[29]. Должно быть, это ее ласковое прозвище. Чтобы сбивать людей с толку, так сказать.

– Господи! – воскликнул инспектор.

– У них большой талант к маскировке, – продолжила я. – Видимо, они были вынуждены. Вся эта история с колдовством, например. Она даже попыталась отпугнуть меня. Сказала: «Осторожно, призраки», словно у нее в ковре живут злые духи. Я чуть не купилась.

Инспектор с отсутствующим видом улыбнулся.

– А поскольку на сцене появилась Луиза Конгрив, – рассказывала я, – мне стало понятно, что Карла не может быть далеко. Я уже унюхала запах ее спрея для горла в Торнфильд-Чейзе, но в тот момент не сделала нужные выводы. Я поняла, только когда увидела, как она использует тот же самый спрей во время выступления на церковном дворе.

– Хорошая работа, – похвалил меня инспектор Хьюитт.

– Серная кислота, – объяснила я, стараясь продлить миг славы. – H2SO3.

– Да, что-то такое припоминаю из университетского курса, – сказал инспектор, и в этот момент между нами образовалась нерушимая связь – химическая.

Я засияла, словно новорожденная галактика.

Инспектор закрыл блокнот, отложил «Биро» и встал.

– Пойдем, – сказал он. – Уже поздно, и дует сильный ветер. Я отвезу тебя домой.

Мы поблагодарили облачившуюся в передник Синтию и попрощались.

– Счастливого Рождества, – сказала она. Я совсем забыла об этом.

Падал снег, пока мы шли к машине, и ветер подталкивал нас в спину.

– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил инспектор Хьюитт. – Такой тяжелый день.

Я поняла, что он имеет в виду мою стычку с Карлой.

Внезапно самым важным делом в мире стало дать понять, что я справляюсь, пусть даже это не совсем правда.

– Я в порядке, – ответила я.

Он заметит, если я сменю тему? Чуть-чуть юмора даст ему понять, из чего я сделана.

– Однажды вы сказали мне, что его величество король Георг не позволяет ездить в официальных средствах передвижения никому, кроме полицейских и преступников. С тех пор он передумал?

Убирая «Глэдис» в багажник и открывая передо мной дверь, инспектор Хьюитт рассмеялся – действительно рассмеялся!

Он не отвечал, пока мы не сели в машину и он не завел мотор. А потом сказал:

– Его величество король Георг разрешает делать исключение для людей, которые оказали неоценимые услуги его офицерам.

Кажется, я упала в обморок.

Не уверена, но какое-то время я определенно была не в этом мире.

Я слышала, как шумит в машине печка и скрипят шины по снегу и льду.

Внезапно инспектор добавил:

– Сочувствую насчет отца. Как он?

Одним рывком меня вернули к реальности.

– К нему не пускают посетителей, – ответила я, но это было правдой лишь отчасти. Кажется, все в Бишоп-Лейси видели отца, даже проклятая Ундина. Единственное исключение – я. – Собираюсь навестить его завтра утром. Скажу, что вы о нем спрашивали.

– Будь любезна, – сказал инспектор Хьюитт.

А потом мы остановились у дверей Букшоу. Время куда-то исчезло, как в кино.

Мы с инспектором сидели и смотрели друг на друга, как люди смотрят в конце пути, не зная, что сказать, когда осталось только одно.

– Надеюсь, что вы будете добры к Карле, – начала я, воспользовавшись удобным случаем. – У нее нет таких преимуществ, как у некоторых из нас.

– Правосудию все равно, – ответил инспектор Хьюитт. – Если помнишь, оно слепо.

– Извините, – сказала я, решив не объяснять, что имею в виду.

– Тем не менее, – добавил он, – я попробую нашептать ему на ухо.

Мои глаза наполнились слезами. Я не смогла сдержать их.

– У Антигоны Хьюитт замечательный муж, – сказала я.

– Правда, – согласился инспектор, и мы рассмеялись.