Теперь это её излюбленный аргумент. Чертовка нашла рычаги давления. Повзрослела после происшествия. В один миг. И манипулирует мною.

Смотрю на неё. И вижу слетающую с губ усмешку.

– Ты можешь помочь мне, Тихон. – Она сощуривает глаза и смотрит лукаво. – Либо ты можешь уйти, и я сделаю это сама. Я помню, что ты делаешь своими пальцами. Уверена, у меня получится не хуже!

Зараза! Я готов взорваться в долбанные брюки от одних её слов.

– Чёрт с тобой! – рычу в ответ. – Но если тебе станет хуже, сына не получишь!

Она обиженно смотрит на меня, и я смягчаюсь.

– Прости, – покрываю её лицо поцелуями. – Ты же знаешь, как сильно я переживаю за тебя? Если тебе будет больно…

– Я скажу, чтобы ты прекратил, – кивает она. – Обещаю. Я не враг себе. Я просто скучаю по тебе. Я хочу увериться, что ничего не изменилось… Что ты всё ещё любишь и хочешь меня.

– Этого ничего не изменит, Севиндж. – Я качаю головой. – Для этого тебе не нужно переступать через боль.

– Тихон, – закатывает глаза, – я хочу, чтобы ты заставил меня забыть весь тот ужас…

Закрываю её рот поцелуем. Не хочу, чтобы она вспоминала… Хочу, чтобы скорее забыла.

Она.

Он нерешительно касается меня, не прерывая поцелуя. Я веду себя нечестно по отношению к Тихону, но комплексы затуманили мне мозг. И я действительно хочу этих прикосновений. Жажду его ласк.

Так отчаянно, что закрываю глаза на сочащуюся кровь.

– Только не напрягайся, – умоляет он в последний раз.

И нежно гладит набухающий клитор. Он ласкает меня как раньше. Ничего не изменилось. Только он стал… более бережным. Боится сделать больно. Я чувствую нотку удовольствия. Отдалённую. Он усиливает трение и сжимает сосок. Моя грудь сейчас – бомба замедленного действия. Того и гляди, взорвётся, расплескав молоко. Но Тихон аккуратно сминает сосок, и мне приятно. Не хватает только немного наполненности.

– Может, ты попробуешь палец…? – стыдливо предлагаю ему. – Ну знаешь, неглубоко?

– Нет, Севиндж. Нельзя. Туда нельзя, – говорит он. – Но я могу сделать приятно чуточку иначе. Доверишься?

Киваю без раздумий.

Чувствую давление вокруг плотного колечка чуть ниже. Краснею от мысли, что он задумал. Тихон целует меня, нежно щиплет сосок, гладит клитор и медленно наполняет тугое отверстие своим пальцем. Это наполнение смущает меня. И в то же время – я чувствую невероятное возбуждение. Ярко. Чувственно. Порочно.

Тихон тяжело дышит. Вижу в его глазах желание. Отчаянное. Изнуряющее. Он двигает пальцем – туда и обратно. Медленно, но постепенно ускоряясь. Усиливает трение чувствительной жемчужины. И я взрываюсь.

– Ааааах, Тииииихон! – он заглушает мои стоны поцелуем.

Глотает торопливо звуки. Мне немного больно от сокращения мышц, но эта незначительная боль ничто по сравнению с теплом, что разливается по моему телу.

Тихон собирает кровь полотенцем и усмехается:

– Получила, что хотела? Теперь снова нужно ополоснуться.

Он омывает меня и помогает одеться.

Сажает меня на кровать.

– Мне пора, Севиндж. До завтра, – наклоняется, чтобы поцеловать.

Но я не хочу отпускать его так быстро. Не в таком взвинченном состоянии. Кладу ладонь на раскалённый бугорок под ширинкой, заставляя его замереть.

– Если мне нельзя заниматься с тобой любовью, Тихон, это не значит, что я не знаю, как сделать тебе приятно, – шепчу я.

– Твои губы ещё не зажили, как следует, – он качает головой. – Не нужно, Севиндж. Я дождусь, обо мне не беспокойся.

– Не говори ерунды, – дразню я и расстёгиваю молнию. – Я хочу этого не меньше тебя.

Высвобождаю огромный член и беру в рот. Сразу на всю длину. Чувствую руку мужа в волосах. Он плавно задаёт ритм, наслаждаясь процессом. Он слишком возбуждён. Ему не требуется много времени.

– Даааа, Севиндж! Чёрт! Какая ты у меня…! Дааааа!

После он всё-таки уезжает, оставляя меня в нетерпении ожидать завтрашнего дня.

***

Я открываю сумку и рассматриваю вещи. Их собрал для меня Тихон. Несколько комплектов белья, мягкие платья, компрессионные колготки, кардиган и платок. Несколько пачек послеродовых прокладок, прокладки для груди, расчёска, косметичка с кремом, тушью и помадой. Улыбаюсь. Мне приятна забота этого огромного мужчины, пусть его выбор иногда и вызывает у меня улыбку.

Надеваю самое лучшее платье. Заплетаю волосы в тугую косу. И жду. Мои руки бьёт мелкой дрожью. Не верю, что это реально, что долгие месяцы ожидания сыночка и бесконечные дни страха за его жизнь наконец закончены.

Безотрывно смотрю на дверь. Даже не мигаю. Даже не дышу.

Вижу, как ручка опускается вниз, и в палату входит Тихон. В его огромных надёжных руках в белоснежном слипе и трикотажной шапочке шевелит ручками и ножками наш сын. В сравнении с отцом он просто кроха!

Я не могу встать. Ноги не слушаются. Я лишь сижу и бесшумно лью слёзы.

Тихон мягко улыбается и отдаёт мне ребёнка. А потом целует меня в макушку.

– Я оставлю вас ненадолго, схожу за сумкой с его вещами. А вы пока знакомьтесь.

Я благодарна ему за это. Мне необходимо немного времени наедине с сыном.

За Тихоном закрывается дверь, и мы остаёмся вдвоём. Я и младенец на моих руках. Смотрю в его личико, любуюсь кукольными чертами и красивыми тёмными глазками. Целую крохотный носик. Вдыхаю детский сладкий запах. Целую каждый маленький пальчик и мягкие ладошки. И наконец говорю это.

– Ну здравствуй, Тихомир, – шепчу малышу. – Я так ждала тебя, мой мальчик! Так боялась потерять! Так хотела, чтобы ты родился здоровым, крепким, красивым! И наконец дождалась. Я люблю тебя, сынок. Люблю больше всех на свете!

Я вытираю слёзы. Это оказалось просто. Имя чудесное и подходит ребёнку. Больше у меня нет ни единого сомнения.

Тихомир кряхтит, и я пробую возможности одежды для кормления. Прикладываю его к груди и смеюсь от его жадных чавкающих звуков. У него хороший аппетит. Он крупненький и крепенький. Как папа.

Который как раз возвращается с двумя сумками наперевес. Улыбаюсь ему и покачиваю сына.

– Тихомир проголодался, – говорю мужу, – и ты был прав – грудь сосать ему нравится больше.

Смотрю прямо в его глаза. Меня не смущает ничего, а он в смятении. Мы не обсуждали, как назовём ребёнка. Ни разу. Он был малышом, сыночком, сынишкой, крохой, но никогда мы не примеряли к нему какое-либо из имён.

Тихон ставит сумки на стол и подходит к моей кровати. Гладит сыночка по головке. Он молчит. Не произносит ни звука. Молчит так долго, что мне хочется извиниться, забрать свои слова назад. Но тут он усмехается и поднимает взгляд прямо мне в глаза.