— Я пригласил ее на Магистерское, — сказал Шибаев. — Ты с нами?

Алик кивнул.

— А когда?

— В выходные. Пока тепло. Не забудь спасательный жилет.

— Ага.

Некоторое время они ели в молчании. Потом Алик сказал:

— Я нашел в Интернете один прикол с яйцом. Рассказать?

— Ну.

— Оказывается, сырое яйцо нельзя раздавить голыми руками, представляешь?

— По-моему, можно.

— Нельзя, я пробовал. Происходит неравномерное распределение давления, и яйцо остается целым. Закон физики.

Шибаев с сомнением покачал головой.

— Не веришь? — Алик вскочил и побежал в кухню. Вернулся через минуту с яйцом, протянул Шибаеву. Тот взял.

— Дави!

Шибаев сдавил, и яйцо разорвалось как бомба. Алик вскрикнул и отскочил, но было поздно — по его футболке стекала неаппетитная желтая жижа. Такая же текла по руке Шибаева. Они смотрели друг на друга.

— Ну, Дрючин! — с чувством произнес Шибаев, отряхивая руку.

— Не понимаю, — сказал Алик. — Я же давил!

— Сто раз давал себе слово не вестись на твои дурацкие приколы!

Шибаев побежал в ванную. Шпана стал аккуратно слизывать со стола капли белка. Алик наскоро вытерся салфеткой и побежал в кухню за новым яйцом. У него был настырный характер, и он никогда не сдавался, часто доводя ситуацию до абсурда.

— Смотри! — закричал он вернувшемуся Шибаеву. — Тебе попалось плохое яйцо. Нормальное раздавить невозможно! Смотри!

Алик сдавил яйцо, и оно, взорвавшись, выплеснулось на его футболку.

Шибаев смотрел на Алика; тот обескураженно смотрел на вторично обгаженную футболку.

— Принести еще одно?

— Не надо, — буркнул Алик. — Получается, все-таки разводилово?

Шибаев пожал плечами…

Шибаев с трудом нашел улицу Запрудную. Дом Виты он узнал сразу — наверное, по кустам роз у калитки, которых больше нигде не было. Среди поредевших темных листьев были разбросаны пожухлые белые и красные цветки. Он толкнул калитку и вошел. Небольшой дворик, заросшая побуревшей травой дорожка до просевшего крыльца, маленький дом с маленькими оконцами. Шибаев усмехнулся, вспомнив хижину дяди Алика, поднялся по заскрипевшим ступенькам на крыльцо и постучался — звонка не было. Дом не отвечал, оставаясь безжизненным и тихим. Он потянул за ручку, дверь была заперта.

— Ищете кого? — услышал Шибаев женский голос и оглянулся. На него из-за забора настороженно смотрела полная немолодая женщина в темно-красном платке.

— Добрый день! Ищу Викторию. Где она, не знаете?

— И вам добрый. А вы кто ей будете?

— Я ей друг. А вы тетя Люша?

— Виточкин друг? Иди сюда! Тут лаз, — она махнула рукой, показывая, где лаз.

— Тебя как зовут? — спросила она, когда Шибаев перебрался через тын в соседний двор.

— Шибаев. Александр Шибаев.

— Садись за стол. Молоко будешь? Утрешнее.

— От Буринки? — Шибаев сел на скамейку у стола.

— Он нее. Виточка рассказала? — Женщина бесцеремонно его рассматривала. У нее было обветренное лицо человека, привыкшего проводить много времени на воздухе, и крупные натруженные руки. Из-под платка выбивались седые пряди.

Шибаев кивнул и спросил:

— Вита дома?

— Дома, где ж ей быть. Пошла за щенком к моей куме, у ей сучка принесла пять щенков. Я и попросила Виточку сходить. Мой Босик уже месяц как сдох, старый был. Скоро прибудет. Ты из города?

— Из города.

— Так принести молока?

— А воды можно?

— Можно. Сейчас. — Тетя Люша пошла в дом. Вернулась с кружкой, протянула. Села рядом, смотрела, как он пьет.

— А Виточка, часом, не от тебя сбежала? Вернулась смурная, молчит, переживает. Я спрашиваю, а она: «Все в порядке, тетя Люша, не беспокойтесь». Но я же не слепая, вижу. Она мне как дочка после смерти Лиды — та от сердца в одночасье померла, и Виточка осталась одна. Так что там у вас случилось? — Она требовательно глядела на Шибаева. — Смотри, парень, в случае чего, за нее есть кому заступиться.

— Она не сказала?

— Она не скажет, все в себе. У меня давление, так она боится. Я же вижу, не слепая. Кинулась в работу, минуты свободной нету. Ремонт затеяла, видать, насовсем вернулась. Оно, конечно, хорошо, а только и о себе подумать надо. Расскажешь? Я ж ей не чужая. Может, подсоблю чем. Никогда не надо держать в себе, на людях легче.

— Умер отец Виты, — сказал Шибаев.

— Кто? — изумилась тетя Люша. — Отец Виточки? Какой еще отец?

— Валентин Петрович.

— Валентин? — женщина смотрела на него во все глаза. — О господи! Откуда он взялся?

— Приехал к Вите…

— И помер? — Она перекрестилась. — Правда, помер? Ты сам видел?

— Я был на похоронах.

— Он что, нашел Виточку? И помер?

— Нашел. И помер. — Шибаев не понимал ее настойчивости. Она переспросила несколько раз: помер? Смотрела напряженно, недоверчиво… Что это с ней?

— Потому сбежала, — кивнула тетя Люша. — И там достал, нечистая сила! И правильно сделала, с ним никогда не знаешь. Ты его больше не видел? На могиле был? Закопали при тебе?

Шибаеву показалось, женщина заговаривается.

— На могиле был, закопали при мне. Гроб забили тоже при мне. Вита очень болезненно пережила смерть отца…

— Да какой он отец! — вскричала тетя Люша. — Никакой он Виточке не отец, нечего врать. Лида приняла его, когда Виточке было три годика. Я ей сразу говорила: держись от него подальше, он ведьмак! Ей тоже не сахар было девочку одну ро́стить, вот и приняла.

— Подождите, тетя Люша! Вы хотите сказать, что Валентин — не отец Виты?

— Я ж говорю! Какой он отец, прости господи! Приблудился к нам, больной, черный, кашлял страшно. Откуда — бог весть. Лечился в нашей больнице, мы с Лидой вместе там работали, она сестрой, я акушеркой. Это я потом ушла на базаре торговать, когда ревматизмом пальцы скрутило. Что с ним было, никто не знал. Судороги страшные, всего корежило, выгибался дугой и страшно кричал не своим голосом, как из-под земли. Наша шептуха, баба Маланка, сказала, это нечистый в него вселяется. А то еще сознание терял, часами лежал как мертвый. Уже и отпевать раз собрались, а он восстал! У нас слух пошел: боится божьего слова! И еще заметили, что он никогда мимо церкви не ходит, всегда обойдет. Потому и спрашиваю: сам видел, как закопали?