— Я думаю, что у него были помощники. Или помощник, — со знанием дела заявил охранник Белякова Виктор.

— Или помощница… — тихо прошептал из своего угла Заборский, при этом его лицо стало белым как мел. — Я, кажется, понял… Я все понял, Иван Сергеевич! Я знаю, кто убил ювелира! Но этого не может быть…

— Что ты, как принц датский, заладил: быть или не быть? — Черепанов с раздражением глянул на Виталия. — Рассказывай, что думаешь!

Прежде чем что-то сказать, Заборский налил себе минеральной воды и парой глотков осушил стакан.

— На днях из больницы выписали нашего оператора Стаса Папазова. Ну, того парня, который снимал ваш юбилей, — напомнил Белякову Виталий, поймав его недоуменный взгляд. — Захожу я как-то к ребятам в монтажную, а там Стас просматривает черновой материал, который остался после работы над фильмом. Ему интересно стало, что же он наснимал такого, за что вечером по башке получил. Ну я и присел рядом. Так вот, когда на экране показались подруги Полины Георгиевны, на заднем плане вдруг мелькнул знакомый силуэт. Но я не придал этому значения, потому что этого просто не могло быть.

— Ты опять за свое, Гамлет? — не удержался Черепанов.

— Теперь я понимаю, что эта… так сказать, знакомая очень старалась не попасть в кадр. Но мне до сих пор не верится, что на вашем юбилее была она. Этого просто не может… — посмотрев на Черепанова, Заборский осекся.

В беседке повисла такая тишина, что было слышно, как льется вода из незакрытого в саду крана.

— Это была мама Реваза Клара Иосифовна…

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — задумчиво произнес Черепанов, откидываясь на спинку стула.

Он и сам не знал, почему ему вспомнилась эта поговорка. Но присутствующие поняли его правильно.

— Минуточку, — первым заговорил Виктор, — а как же эта бабушка могла попасть в дом?

— Вот ты мне сам и ответь, почему мой дом превратился в проходной двор для всяких бабушек? — Степан Степанович со злостью выматерился.

— А с чего вы взяли, что эта самая Клара Иосифовна — бабушка? — вопрос капитана Сидорченко был адресован всем участникам разговора.

Виктор с облегчением перевел дух.

— По моим прикидкам, — продолжил капитан, — это просто пожилая женщина. Вот вы, Степан Степанович, себя же дедом не считаете?

Беляков взял сигарету и все-таки закурил. При этом он так глянул на Сидорченко, что тот даже поежился.

— Погодите, — остановил назревающую словесную перепалку Черепанов. — Давайте не будем отвлекаться. Сейчас нам важнее понять не то, как Клара Иосифовна проникла в дом, а зачем она это сделала.

Иван встал и, не обращая внимания на своих собеседников, заходил по беседке из угла в угол. Все приумолкли. Эта немая сцена продолжалась минуты три.

Наконец Черепанов остановился и решительно произнес:

— Я думаю, дело было так. Реваз Мачавариани приехал к вам, Степан Степанович, с настоящей пекторалью. Именно поэтому она прошла экспертизу у ваших специалистов. И в сейф вы положили древний раритет. Но, как я теперь понимаю, в планы археолога не входило расставание с этой вещью. Этот хитрый план завершила его мамаша. В день юбилея она каким-то образом проникла в ваш, Степан Степанович, дом. Кстати, сделать это было не так уж и трудно. Ведь пропуск гостей осуществлялся по пригласительной открытке, а всех приглашенных охранники в лицо не знали. Ну а потом она воспользовалась праздничной суматохой и незаметно заменила подлинник копией, которую изготовил Яков Матвеевич Ракошиц. Ей даже не пришлось вскрывать сейф: Полина Григорьевна сама принесла пектораль, чтобы продемонстрировать своим подружкам. Так что в дальнейшем люди Антиквара охотились уже за подделкой. Поняв, что его обманули, Антиквар дает команду возобновить поиски пекторали. Вот тогда-то и погибает Виктория Сливко, в ее квартире производится обыск и начинается охота на Олега, сына Виктории Михайловны.

Закончив свою речь, Иван занял место за столом. Все его слушатели, словно после длительного воздержания, усердно задымили сигаретами.

— Допустим, — наконец нарушил молчание капитан, — я подчеркиваю, допустим, что все, услышанное нами сейчас, правда. Тогда почему, Иван Сергеевич, вы не ответили на очень существенный вопрос: кто же убил ювелира?

Черепанов, словно не услышав капитана, посмотрел на Заборского:

— Нужно срочно ехать в Харьков.

— Я с вами, — тоном, не допускающим возражений, заявил капитан Сидорченко.

Когда все уже начали расходиться, Беляков попросил Ивана задержаться. Взяв Черепанова под локоть, он вывел его из беседки и направился в глубину сада. Стало очевидным, что хозяин дома решил поговорить о чем-то без свидетелей.

— Тут такое дело, Иван Сергеевич… Был я на днях в очередной раз в больнице… Короче, плохи мои дела, Ваня. Доигрался… Что-то там не в порядке с печенью. Может, еще месяц-другой — и, как говорится, вечная тебе, Степан Степанович, память.

— Да бросьте вы, — наигранно бодрым голосом перебил его Иван, — мы с вами, Степан Степанович, еще настоящую пектораль не нашли. Так что все самое интересное впереди!

— Вот и я о том же… — не приняв шутливого тона, продолжил Беляков. — Найди ее, Ваня… Очень тебя прошу, найди! Понимаешь, я умереть спокойно не смогу, зная, что какой-то грузин меня облапошил и что эта сволочь Полищук заграбастает пектораль. Я тут распорядился, чтобы на счет твоей телекомпании сегодня же причислили копеечку. Надеюсь, этого хватит, чтобы завершить начатое…

Черепанову показалось, что Степан Степанович хочет ему еще что-то сказать. Но тут на дорожке сада появился капитан Сидорченко. Было заметно, что он торопится.

— Возьмите, — сказал он, протягивая Ивану свой мобильный телефон, — это полковник Перебейнос.

— Иван Сергеевич, ты меня чуеш? — Черепанов услышал в трубке знакомый суржик полковника. — Я в Киеве. Тут такэ дило… Нихто щэ нэ знае. Тикы шо сообщили — застрелили Полищука.

134—63 до н. э.

Хотя с начала его правления прошло без малого сорок лет, Митридат оставался таким же сильным и крепким. Он с легкостью атлета метал копья, уверенно управлял колесницей, запряженной восьмеркой лошадей, в поединке с любым врагом не терял самообладания и, как правило, одерживал победу. Единственной его слабостью оставались женщины. Разные — темпераментные и не очень, они, чтобы не быть убитыми, всегда страстно стонали, когда повелитель овладевал ими. Митридат считал себя непревзойденным любовником. Однако в последнее время ему пришлось отказаться от этой утехи, потому что лицо его покрыла какая-то неведомая гниль. Эта болезнь до неузнаваемости исказила его некогда благородное обличие. Теперь доступ к повелителю имели лишь начальник охраны Озирис и два лекаря, которые приносили ему мази и различные снадобья. Но их усилия были напрасны — царственный лик сочился гноем, был воспаленным и заметно опухшим.