— Ох небо голубое, да когда ты знатоком вселенной успел заделаться?! — взвыла я, уловив только первую фразу, возмутившую меня до глубины души. — Что за ересь!

— Милая Тинави, господин Дахху не упомянул, что сейчас куда важнее то рукопожатие, — снова влез бывший магнат.

Я свирепо повернулась к нему. Анте мирно посасывал чай из фарфоровой чашечки.

— Почему гоблины зовут тебя Хозяином?

Он поморщился:

— Тинави, не отвлекайтесь… Касание мастера Улиуса. Вам не привиделось.

— Что именно? — я плотнее запахнула летягу, хотя на кухне было жарко, ох как жарко. Не знаю — благодарить ли наш извечно превышенный уровень стресса или наконец всполошившееся шолоховское лето.

— Ничего не привиделось, — отрезал Анте. — Пустота проникает в Шолох.

Я пожевала губами, позволила Дахху налить себе еще немного ромашкового чая. Если честно, я предпочла бы красное вино. Но после него мозги варят плохо, а мозги мне были нужны. Мысли и так жутко путались, я никак не могла понять, за какую из распушенных ниточек диалога мне надо взяться в первую очередь.

— Что такое Пустота? — решилась я.

Пока маньяк собирался с мыслями, а Дахху нервно, рефлекторно теребил ни в чем не повинный шарф, Кад в гостиной резко поднялась с матраса. Мчащаяся рывком засунула меч в ножны за спиной, обернулась ко мне:

— Да ты просто охренела — с ними еще и разговаривать после такого! — И широким шагом, не прощаясь, двинулась к входной двери.

Бархатная ночь, укрывшая город, мгновенно поглотила поникшую фигурку подруги.

Я подскочила, но Дахху удержал меня взглядом, а маньяк — насильственно, цепко схватив за запястье: «Это важнее дружбы» — по губам прочитала я.

Правда?

Важнее дружбы?

Но Кадия уже ушла, а слово «пустота» отдавалось во мне — или в унни? — такой странной слабостью, что у меня не было никаких сил вставать, бежать за стражницей, утешать, убеждать…

Наверное, так и теряют человечность.

Единожды коснувшись судеб мира, откидывают всё — пустое, якобы, не важно, то бишь, бренно, коротко, поверхностно и стоит разве что серебряной монеты поутру.

— Что такое Пустота? — повторила я свой вопрос.

Лекарь и убийца переглянулись.

Маньяк начал:

— Существо. Это сложноскомпанованное магическое существо, с единым сознанием для всех особей группы. Слаженно работая, группа захватывает тела и сознания людей и нелюдей. Пустота ползет по миру, как вирус.

Дахху продолжил — вот же слаженная парочка, мне даже завидно:

— Говорят, Пустота — раб. В том плане, что она всегда служит более сильным, у нее нет своей цели. Механизм поглощения всегда один и тот же, но мотив Пустоты зависит от желаний ее актуального владельца.

— Учитывая, что Пустота жрет людей изнутри, он вряд ли бывает добрым, — приподнял брови Анте Давьер.

Я тяжело сглотнула, представив добродушное рыжебородое лицо Мастера Улиуса:

— Что происходит с людьми, захваченными Пустотой? Они погибают?

Давьер задумался:

— Я не знаю. Я видел Пустоту лишь однажды, в лабораторных условиях. К людям ее тогда не подпускали.

— Почему я должна тебе верить?

– Потому что я неплохо знаю теорию, а сегодня утром одна из Пустот попробовала захватить меня в тюрьме, когда охранник коснулся меня, передавая ту мешанину, которую они величают обедом.

Я тут же потребовала подробного отчета об ощущениях. Увы и ах, он полностью соответствовал моему.

— Почему люди не отдергивают руку, если понимают, что в них лезет Пустота? — спросила я.

Я подозревала, что ответом будет что-то типа «они не ждут подвоха» и так далее, но…. Анте сказал:

— А люди и не отдергивают. Только мы с тобой отдергиваем, Тинави.

Я изумленно подняла брови. Дахху сел напротив и, под тяжелым взглядом маньяка, буркнул:

— Дело в том, что ты — ученица Карла. Унни оберегает тебя от Пустоты, считает «своей».

— А он? — кивнула я на Анте Давьера. — С каких это пор унни неравнодушна к грязным убийцам? И с каких это пор безнравственные ублюдки хотят помогать — как ты там сказал? — равновесию вселенной?

— С тех пор, как они по совместительству являются Хранителями, — нагло ухмыльнулся Анте. — Мы, знаешь, мыслим широкими категориями.

Я закатила глаза:

— Дахху, объясни своему недалекому гостю, что, в отличие от него, я знакома с реальными Хранителями. И что-то не припомню его среди них.

Дахху как-то странно посерел, будто очень не хотел говорить мне следующую фразу. Но все же сказал:

— Он не врет. Анте Давьер раньше звался… был… являлся Теннетом. Просто он, ну, потерял силу. Ну и характер попортился…

Я поднялась из-за стола:

— И ты туда же! Знаете, пожалуй, пора заканчивать этот цирк. Удалюсь вслед за Кадией. Вот только я не могу оставить своего лучшего друга на кухне с убийцей, даже если у этого друга шарики уехали далеко за ролики, поэтому…

Я снова потянулась за карловой магией, силясь нащупать волшебный ручеек в своей душе и обратить его в крепкие кандалы для Давьера, в которых отведу его напрямую к Сайнору, и, готова поклясться, наш строгий Король выскажет свое «фи» по поводу принятых Казначейством решений об условном сроке.

Но не успела. Кандалы оказались на мне. Уютные такие, доморощенные, из скрутившихся жгутами кухонных полотенец: как оказалось, Дахху пришла в голову ровно та же мысль. Но на секундочку быстрее и, увы, по отношению к другому человеку.

— Ты сдурел? — обалдела я.

Со связанными руками не поколдуешь. Ни классикой, ни теневыми бликами, никак.

— Тинави, он действительно Теннет.

— Да что с тобой не так?! — разоралась я, и друг, ссутулившись, упер испуганный взгляд в ничем не примечательную кухонную плитку. — Как ты можешь верить в эту чушь?! То, что мы познакомились с Карлом, не значит, что теперь каждый встречный будет богом! И вообще — Теннет мертв, мне так сказали. Этот ублюдок выбрал не того хранителя для своей слабой легенды!

— Они поэтому и думают, что я мертв, что я давно потерял магию, а без нее меня не почуешь. Как, по-твоему, мы находим друг друга? По внешности, что ли, которую можно менять, как надоевшую шляпу? — гаденько ухмыльнулся маньяк.

— Почему ты тогда не рассказал о себе Карлу, от него-то силой явно пахло? А ты видел его здесь?

— А почему ты не ходишь с табличкой "я — магическая калека" на груди? Неприятно признаваться в слабости, м? — в тон мне возразил Давьер.

Нет, не убедил.

Я повернулась к другу: