– Я даже не знала, что в Силиконовой долине филиал зеленоградской «Микроэлектроники», – смеялась она. – Весело у вас тут!

– Вот только Станислав Михалыч бросил нас, – сказал Сережа. – Ведь вы же настоящий ученый-исследователь и вдруг решили преподавать. Да еще не здесь, а в Колумбийском! На другом конце страны. Может, вернетесь, Станислав Михалыч? Здесь все очень жалеют о вашем переезде.

– Посмотрим, Сережа, может, и вернусь. Пока хочу перерыв сделать. Да и контракт у меня. А ты уже совершенно самостоятельным стал. Совсем в другой области работаешь. Еще и меня перегонишь, ученик!

– Да уж, вас перегонишь… О вашей последней работе везде говорят. Нобелевку получите, все уверены!

– Спокойно, Сережа! Что заранее говорить! А потом, я и в Колумбийском буду наукой заниматься, у меня даже в контракте это прописано. Они от меня не только лекций ждут.

– И все-таки жаль, Стас, что ты перебрался от нас, – сказал незнакомый Вике бородач. – Здесь, похоже, вся российская наука собралась. Да, а ты знаешь, что Мишу Блантера пригласили в Калтех?

– Да ты что! Ну, я рад. Но он вроде в Израиль собирался?

– Вот из Израиля его сюда и переманивают. А в Колумбийском двое наших из Физтеха, Шиманский и Витя Болдин. Ты их должен знать.

– Я знаю, встречался. Да там еще и зеленоградцев трое молодых. Так что не вся российская наука у вас осела, – засмеялся Стас.

Всю неделю они ездили по гостям, и Вике приходилось знакомиться с американскими коллегами Стаса, общаться с их женами, восхищаться Калифорнией, их детьми, домами и собаками. Она порядком устала от этого и мечтала о Гавайях, как о рае. Так хотелось лечь на берегу и никуда не ездить.

Гавайи действительно напоминали рай. Они прилетели в Гонолулу под вечер и, расположившись в отеле, вышли погулять. Когда Вика увидела белый песок пляжа Вайкики и заходящее в океан солнце, то поняла, что наконец приехала в свою мечту. Такого заката Вика не видела нигде.

И началась сказочная жизнь! Они никуда не торопились и утром долго пили кофе на террасе отеля. А потом Вика ложилась на шезлонг в тени пальм и предавалась блаженному ничегонеделанью. Стас с девчонками ныряли и плавали, а Вика первые три дня даже в океан не заходила, лениво бултыхаясь в бассейне. Но когда муж и дети пристыдили ее, она стала плавать с ними и быстро обрела былую активность. Вика плавала наперегонки с девочками, целовалась в воде со Стасом, радуясь, что они опять вместе на море. Он обнимал ее и клялся, что отныне все свободное время будет с ними и они поплавают во всех морях и океанах. Обедать ходили в маленькие ресторанчики, и девочки хохотали, читая меню. Но скоро у всех появились любимые блюда.

После обеда сестры занимались в детской группе отеля плетением из цветов и учились танцевать национальный танец – хула-хулу. А Стас с Викой запирались в своем номере, радуясь, что взяли две комнаты рядом и к ним не ворвутся с каким-нибудь вопросом их взрослые дочки. Они лежали, обнявшись, Стас гладил Викины пальцы, целуя то один, то другой, и рассказывал, как он счастлив.

– Знаешь, Викусь, мне иногда кажется, что я сам себя обокрал. Как я мог столько лет жить без вас! Даже толком не помню, как росли мои дети. Два дня в неделю, а когда стал работать в Стэнфорде, то вообще не видел вас по полгода и больше.

– Ну а как иначе, милый? Тебе необходимо было одиночество и свобода. Если бы мы висели у тебя на шее, что бы ты изобрел гениального?

– Вика! Какие изобретения! – смеялся Стас. – Я исследователь, а не изобретатель. Стыдно, а еще жена ученого!

– Да все равно, я этого не понимаю. Главное, что ты гений, а у гениев совершенно другое отношение к жизни.

– Не хочу быть гением. Хочу любить тебя, хочу, чтобы ты всегда была со мной. Знаешь, я вдруг почувствовал, что не могу больше так жить. Какая-то бессмыслица! Зачем? Какая наука? Я заканчивал эту последнюю, может быть, самую главную мою работу, а радости не было. Того восторга, который всегда появлялся, когда я понимал, что получилось! Не было и все. Мне так не хватало тебя! Просто физически ощущал пустоту. Если бы вы не приехали, бросил бы все и вернулся в Москву. Пошел бы работать таксистом, лишь бы вместе с вами жить.

– Господи, ужас какой! – смеясь, Вика целовала Стаса. – Таксистом в Москве! Хорошенькая перспектива для будущего Нобелевского лауреата!

– Викусь, какая там Нобелевская! Это пока только разговоры, которые ведутся в Стэнфорде.

– Скажи, Стас, а ты правда перешел в Колумбийский только из-за нас? Сережа сказал, что тебе там предложили супервыгодные условия и свободное время, но тебе, как ученому, это не может быть интересным.

– Ну, нашла, кого слушать! Сережа всегда преувеличивал мои достижения. Он и мне рассказывает, как много потеряет наука в моем лице.

– Но, наверное, он прав? Мы могли бы и в Калифорнии жить, мне там очень понравилось.

– Викусь, я там работал в лаборатории. Примерно так же, как в Зеленограде, днями и ночами. Некому было напоминать мне, что сегодня пятница и надо ехать в Москву к моим девочкам. Так что я работал и по выходным, изредка общаясь с коллегами. Я же тебе только что рассказал. Как вдруг понял, что одинок и несчастлив. А самое печальное, что испортил жизнь моей терпеливой, преданной и самой любимой девочке.

– Ну, зачем ты говоришь ерунду? Кому ты испортил жизнь? Дурачок… я очень довольна своей жизнью с тобой.

– Викусь, это правда? Неужели ты любишь такого скучного и неинтересного человека?

– А чего ты прибедняешься? Я вообще-то выходила замуж за самого красивого и талантливого ученого, за молодого, веселого, гениального. Я, конечно, ничего не понимаю, но мне с тобой никогда не скучно.

– Да, это потому, что ты веселая, как жаворонок весной. Мне повезло, и я женился на самой красивой и доброй девочке. Нет, я в том смысле, что все твои друзья такие веселые, остроумные – Томочка, Никита, Лерик. Они всегда рассказывают что-то интересное, придумывают необычные праздники. Помнишь, что твои однокурсники устроили на нашей свадьбе? Конечно, с такими людьми должно быть интересней, чем со мной. Потому что ты такая же – артистичная, яркая, остроумная. А я ничего такого не умею. Иногда хочется тебе что-нибудь рассказать, но понимаю, что все это совсем неинтересно, так… непонятное и скучное.

– Ну и рассказал бы! А я бы послушала, вдруг да и поняла что-нибудь. Хотя нет, вряд ли. Сережка бился, бился со мной в школе, бедняга, так и не привил любви к физике, но это все ерунда. Мне всегда хорошо с тобой. Ты мой самый, самый… – зашептала Вика, целуя его, а он улыбался и был похож на мальчишку.

«Удивительно, – подумала она. – Почему он не меняется? Ведь ему сорок три, а выглядит так же, как тогда, в Долгопрудном. А эти волосы – платина с золотом, как у Ирки. Красивый! Интересно, изменял он мне?»

Вопрос, изменяет ли ей Стас, когда месяцами живет один, возникал у Вики не раз. В том, что он любит ее, она не сомневалась, но это совсем другое. Когда Алик злился после очередной ссоры из-за развода, то уверял Вику, что Стас прекрасно устроит свою жизнь без нее, пусть она не беспокоится. Один уж точно не останется, наверняка у него кто-то есть в Америке. Вика запальчиво утверждала, что этого быть не может и Стас любит только ее.