— Правда?

Я видел, что она принимает мои объяснения. Несомненно, Роберт Оливер выбирал интересных женщин. Она улыбнулась:

— Я попыталась выйти на номер пейджера, оставленный на автоответчике, но если вы его проверите, то увидите, что он отключен.

Я проверил, она была права.

— Простите, — сказал я, — постараюсь, чтобы такое не повторялось.

— В любом случае, так лучше, мы можем поговорить лицом к лицу. — Никаких колебаний, вернулась уверенность в себе, прорвалась улыбка. — Прошу вас, скажите, что с Робертом все в порядке. Я не прошу позволения с ним увидеться — на самом деле я и не хочу. Просто хочется знать, что с ним не случилось беды.

— Думаю, с ним все в порядке, — осторожно ответил я. — В настоящее время и пока он остается у нас. Но он подавлен и в то же время возбужден. Больше всего меня беспокоит его нежелание сотрудничать. Он отказывается говорить.

Она, очевидно, обдумала это известие, прикусив изнутри щеку и пристально глядя на меня.

— Совсем?

— Совсем. Ну, в первый день он кое-что сказал. Собственно, одна из немногих фраз, которые я от него услышал: «Можете поговорить даже с Мэри, если хотите». Вот почему я решился вам позвонить.

— Больше он ничего обо мне не говорил?

— Это больше, чем он сказал о ком либо еще. И практически все, что он сказал при мне. Он еще упомянул свою бывшую жену.

Она кивнула:

— И вы сумели найти меня, потому что он обо мне упомянул?

— Не совсем так, — рискнул пояснить я, положившись на интуицию. — Вашу фамилию сообщила мне Кейт.

Это оказалось для нее потрясением, и глаза ее, к моему изумлению, наполнились слезами.

— Она очень добра, — надломленным голосом произнесла она.

Я встал и подал ей салфетку.

— Спасибо.

— Вы знаете Кейт?

— В некотором роде. Я однажды видела ее мельком. Она не знала, кто я, но я знала, кто она. Знаете, Роберт как-то говорил мне, что кто-то из предков Кейт был квакером из Филадельфии, как и у меня. Наши деды или прадеды могли быть знакомы. Странно, правда? Она мне понравилась, — добавила Мэри, насухо промокая глаза.

— Мне тоже.

Это вырвалось неожиданно для меня.

— Вы с ней встречались? Она здесь?

Она огляделась, будто ждала, что бывшая жена Роберта сейчас же выйдет к нам.

— Нет, в Вашингтоне ее нет. Собственно, она ни разу не навещала Роберта. Его никто не навещает.

— Я всегда знала, что он кончит одиночеством. — На этот раз ее голос прозвучал деловито, даже жестко, и она запихнула салфетку в карман джинсов, распрямив ноги, чтобы добраться до кармана. — Он, понимаете ли, никого не способен по-настоящему любить, и такие как он в конце концов всегда оказываются одинокими, сколько бы людей ни любило их.

— Вы его любили? Или любите? — так же деловито спросил я, стараясь чтобы мой голос звучал как можно теплее.

— О, да. Конечно. Он замечательный. — Она сказала это, словно отмечала приметную черту, такую как каштановые волосы или большие уши. — Вам так не кажется?

— Да. — Я допил сок. — Я редко встречал настолько талантливых людей. Это одна из причин, почему я желаю ему улучшения и выздоровления. Но кое-что вызывает у меня недоумение, несколько вопросов. Почему вы не знали, что он пропал, куда он девался? Разве он не жил с вами?

Она кивнула.

— Жил, когда только приехал в Вашингтон. Сначала это было удивительно: все время быть с ним, а потом он стал раскаиваться, надолго замыкался в молчании, злился на меня из-за пустяков. Думаю, он жалел — так сильно, что не мог этого выразить, — что бросил семью, и, думаю, он знал, что не сможет вернуться, даже если жена его примет. Он с ней не был счастлив, понимаете? — добавила она, и я задумался, не принимает ли она желаемое за действительное. — Я уже говорила, мы расстались больше полугода назад. Он иногда звонил мне, и мы пытались вместе поужинать, сходить на выставку или в кино, но ничего не получалось: я хотела, чтобы он просто вернулся, насовсем, а он каждый раз, почувствовав это, опять исчезал. В конце концов я сдалась, потому что так мне было легче — стало хоть немного спокойнее. Хорошо, что мы в очередной раз поссорились, прежде чем он окончательно ушел. Мы ссорились вроде бы из-за искусства, хотя на самом деле из-за наших отношений.

Она покорно развела руками.

— Я думала, если оставить его в покое, он со временем позвонит сам, но он не звонил. Беда с такими, как Роберт, в том, что его невозможно никем заменить. Невозможно даже пожелать кого-то другого, потому что в сравнении с ним все кажутся блеклыми, скучными. Я как-то сказала Роберту, что он, со всеми его недостатками, оказывается незаменимым, а он посмеялся. Только оказалось, что это правда.

Она тяжело вздохнула. Странное дело, прорвавшаяся боль убавила ей лет десять, сделав похожей на девочку, а не на измученную, старую женщину. Конечно, она была так молода, что годилась мне в дочери, если бы я женился и завел дочь в двадцать лет, как некоторые мои одноклассники.

— Значит, до его ареста вы с ним не виделись… сколько?

— Около двух месяцев. Я даже не знала, где он тогда жил — и до сих пор не знаю. Иногда он снимал квартиру у друзей или спал у них на диванах, а иногда, как мне кажется, ночевал в трущобах. Мобильника у него не было — он их терпеть не может, — и я никогда не знала, как с ним связаться. Вы не знаете, он поддерживал связь с Кейт?

— Не думаю, — признался я. — Кажется, он звонил ей несколько раз, чтобы поговорить с детьми, но не больше. Догадываюсь, что он постепенно шел к срыву, замыкался в себе, и возможно, кульминацией стала мысль напасть на картину. После ареста полиция связалась с его женой, и она внесла за него залог.

Я отстраненно заметил, что уже не чувствую, будто нарушаю врачебную тайну, беседуя с женщинами Роберта.

— Он действительно болен?

Я заметил, что она сказала «болен», а не «плох» или «сошел с ума».

— Да, он болен, — ответил я, — но я надеюсь на значительное улучшение, если Роберт заговорит и примет наше лечение. Пациент должен серьезно желать выздоровления, чтобы его достичь.

— Это всегда так, — задумчиво протянула она и казалась при этом еще моложе, чем прежде.

— А когда вы с ним жили, вы сознавали, что он страдает от психологических проблем?

Я протянул ей тарелку с крекерами, и она взяла один, но не съела, а держала в руке.

— Нет. Смутно. То есть я не считала их психологическими. Я знала, что он иногда принимает лекарства, когда выходит из равновесия или о чем-то беспокоится, но так многие делают, и он говорил, что они помогают ему уснуть. Он никогда не рассказывал, что обращался к врачу. И точно не упоминал ни о каких срывах в прошлом, думаю, у него их и не было, не то он бы обязательно рассказал, потому что мы были очень близки. — Последнюю фразу она произнесла с некоторой воинственностью, словно ожидала, что я стану ее оспаривать. — Пожалуй, я замечала некоторые проявления, но не понимала, в чем дело.