Кто-то пришел, искал… Нет, тогда бы забрали все. Кто бы ни избавился от Стаса, он не придал значения бумагам. Оно и верно, кому могли помешать безобидные наброски? Да и сама картина… Она не представляет ценности с коммерческой точки зрения. А тот, кто затеял эту игру, думал только о деньгах.

— Алин, ты тут будешь? — Макс мялся, не зная, как ему быть: оставить Алину наедине с эскизами и приступить к обыску, ради которого они вообще затеяли этот поздний визит. Или же сесть и ждать, пока она закончит.

— Здесь. — Алина вытащила еще один рисунок. — Макс, я никуда не денусь. И вообще, в доме никого нет… А ты будешь рядом.

За соседней дверью.

Здесь, как выяснилось, комнат было немного. Холл с диваном и эскизами. Совмещенный санузел. Небольшая кухонька. И огромная студия, узкие окна которой отчасти компенсировались мощным освещением. Алина, сидевшая к студии боком, и то поморщилась, когда Макс включил свет.

Она слышала, как он ходит. Вздыхает.

И останавливается.

Что-то двигает, пытаясь обнаружить тайник. Но она почти поняла… Все лежало на поверхности, было очевидным, до того очевидным, что Алине сложно было поверить в такую очевидность.

— Макс… — Алина оторвалась от листков, которые, кажется, получилось разложить именно так, как ей представлялось правильным. И только теперь поняла, что в домике тихо. — Макс! Ты где?

Он не откликнулся.

— Макс!

Паника захлестнула, лишив голоса. И этот крик, даже не крик — сип, вырвавшийся из горла — напугал саму Алину.

Что с Максом?

Где он?

Он ведь не выходил… Конечно, не выходил… Он в студии, он просто не мог уйти незамеченным. И значит, там же… Надо просто заглянуть. Макс… Макс не отзывается.

Шутит?

Или плохо стало? Мало ли, что может произойти с человеком, а Макс, пусть и кажется грозным, но все одно человек. Алине следует заставить себя.

Встать.

Сделать несколько шагов.

Распахнуть приоткрытую дверь. И она трясется заячьим хвостом, чего опасается? Увидеть Макса мертвым? А если ему помощь нужна? И чем дальше Алина сидит, мается раздумьями, тем ему становится хуже. Ноги были что деревянные. И каждый шаг давался с трудом. Но Алина все равно шагала.

И до двери дошла.

Открыла. Зажмурилась.

Свет был до того ярким, что сперва сама комната показалась огромной. Даже нет — это не комната, а белое пространство без границ. Хирургически чистое. Причиняющее боль одним своим видом. И в этом пространстве терялись что мольберты, что цветные пятна холстов. Пахло все так же, краской. И еще почему-то духами. И запах их, тяжелый, цветочный, казался смутно знакомым.

— Макс?

Макс сидел на полу, скрестив ноги. Он смотрел на стену, точнее, сперва Алине показалось, что на стену, но после она заметила не холст — картину в простой деревянной раме.

— Макс, ты…

Алина тронула приятеля за плечо, опасаясь втайне, что плечо это будет холодным. Как в кошмаре. Но реальность, к счастью, была далека от кошмара. И Макс пошевелился, повернул голову.

— А… это ты… Садись, Алинка…

Он похлопал по полу.

— Смотри. Я нашел картину.

— Вижу.

— Знаешь, я всегда ему завидовал…

— Кому?

Странный разговор. И место. И картина эта. Нет, Стасик сработал на высоте, как обычно…

— Стасику. Когда ты его привела, я сразу понял, что этот гаденыш мизинца твоего не стоит. Но ты ж смотрела на него с таким восторгом… — Макс потянул Алину за руку, заставляя присесть рядом с собой. — Почему, Алин?

— Не знаю.

Запах духов становился невыносим.

— А я знаю. Я всегда был обычным парнем. Не особо умным. Не слишком удачливым. И рисовать не умел. И вообще, если разобраться, что я умею?

— Макс. — Алина тронула его. — Вставай. Пойдем.

— Куда?

— На улицу.

— Зачем?

Затем, что ей не нравится категорически то, что с Максом происходит. Алина не имеет представления, где и чего он надышался, но нынешнее его поведение определенно нельзя назвать нормальным.

— Макс, вставай… Поговорим там.

Она боялась, что Макс станет отказываться, но он молча поднялся и позволил себя увести.

Вывести.

Сел уже на траву и, задрав голову, уставился на звезды.

— Знаешь, почему я развелся?

— Понятия не имею.

— Она к Стасику бегала… Я из дому, а она к нему, и ему особо без надобности была, но он же не упустит случая напакостить.

Макс ступал медленно, и сгорбился, и ногами шоркал, будто старик.

— Я случайно узнал… Прикинь, вернулся домой, а там Стасик голой задницей сверкает.

Он поморщился, и Алина успокаивающе погладила его по руке.

— Так ведь виноватым себя не посчитали ни он, ни она… Я взбеленился, полез морду бить… Он убегает и матерится. Машка верещит, что резаная… Он потом жалобу на меня накатал. И Машка поддержала. Мол, пьяным был, неправильно все понял… И в глаза глядя, заливает. Не было у них ничего. Дружеские посиделки и только. Ага.

Он выразительно хмыкнул.

На улице похолодало, и Алина усадила Макса на ступеньки. Ей самой хотелось плакать. Беспричинно. Горько. И это желание было совершенно неестественным. Алина прекрасно это осознавала, но справиться с ним не имела сил.

Она лишь шмыгнула носом.

— У меня и до того на службе были проблемы… Вот и написал заяву сгоряча. Потом уже начальство на попятную пошло, типа, миром все уладить. Я Стасику извинения принесу… Ага, он с моей женой спал, мозг выел, а извиняться мне? Послал я всех, куда подальше… Поначалу запил даже. Машку выгнал. Она все порывалась меня лечить. Вроде как это я псих. Крышу сорвало. А что она сиськами перед Стасиком трясла, так это натуру показывала. Он картину писать собрался. Дурака нашла… В суде нас мирить пытались. А как Машка поняла, что не прощу я, тут и объявила ревнивым придурком. Всем подружкам растрепалась, что я ее унижаю. Жизни не даю. Что даже бил… А я, чтоб когда-нибудь хоть пальцем!.. Веришь, Алин?

— Верю. Что ты там трогал?

В комнате дело.

В мастерской. Что там на Макса так подействовало. Он ведь прежде никогда не жаловался. Что бы ни происходило, не жаловался. А тут вдруг поплыл.

Он же, опустившись на ступеньки, прижался головой к коленям Алины.

— Если б ты знала, подруга дней моих суровых, как мне теперь тошно…

— Подозреваю. — Алина погладила Макса по голове. — Это пройдет.