похвалил Федю полковник. – Я слышал, у вас благодарить за находки положено. – Он достал из кармана потертое портмоне и вытащил оттуда пятерку. – На, держи, заслужил!

Федор с достоинством поклонился.

Старик поковылял к выходу. В дверях он столкнулся с Яблочковым.

– Уже уходите? – радостно спросил тот.

От таких выживших из ума старичков он не ждал ничего хорошего. Проблема у них обычно на грош, но крови выпьют на тысячу.

– Да, какой замечательный у вас сыщик, – указал полковник на Федю. – Вам есть чему у него поучиться.

* * *

На Малом проспекте Володе пришлось тяжко. Чванов то и дело оглядывался в надежде поймать извозчика. Если бы это ему удалось, Чингачгук из Терийоки сразу бы потерял след – движение в этой части Васильевского острова было крайне редким, и надежда, что следом за первой тут же поедет вторая пролетка, нулевая. Прятаться Володе приходилось за фонарями и деревьями. Повезло ещё, что Кешка шел, не оборачиваясь, потому что Чванов если и замечал на другой стороне проспекта гимназиста, не обращал на него внимания.

Мучения Володи закончились, когда Кешка с беглым каторжником дошли до 4-й – 5-й линий. Свернув туда, Чванов перестал оглядываться, и Володя понял, что их конечная точка где-то рядом. Однако на всякий случай, чтобы не бросаться в глаза, шел за ними опять же по противоположной стороне улицы. На углу с Большим проспектом Чванов с Кешкой зашли в кухмистерскую. Володя приуныл. Вероятно, обедать они там будут полчаса, а то и больше, а вокруг, как назло, ни одной скамейки. Придется стоять, спрятавшись за дерево. Но не прошло и пяти минут, как Кешка с каторжником оттуда вышли. Значит, еду они заказали с доставкой на дом. Следовательно, живут где-то в двух шагах.

Возле дома под нумером десять Чванов с Кешкой остановились, о чем-то переговорив с дворником.

* * *

– Здорово! – протянул руку Африканычу Чванов.

– Да вроде уже видались, – напомнил старший дворник, но руку пожал.

– Я вечерком знакомой майорше сирень пообещал пересадить. Лопата нужна. А ещё ломик. Не одолжишь ли? – Дерзкий достал целковый.

– О чем разговор? Одолжу, конечно, – сказал Африканыч, пряча в фартук рублишко. – А вы что, опять собираетесь у нас ночевать, господин, не знаю, как вас звать-величать?

– А что? Ты что-то имеешь против? – задушевно-угрожающе, как умеют говорить с окружающими только бывшие заключенные, спросил Дерзкий.

– Конечно, нет. Но нам бы паспорт ваш на прописку, – широко улыбнулся Африканыч.

На душе его со вчерашнего вечера свербело. Пятерка, конечно, большая сумма, но ежели околоточный узнает про жильцов без прописки, башку снесет с плеч долой.

– На, держи, – достал документ Дерзкий. – И мальчонка сюда тоже вписан.

– Неведров Федор Иоаннович. И сын его Яков… – прочитал по слогам дворник. – Но его же, – указал он на крючочника, – Кешкой звать?

– Мы с матерью хотели ему дать имя Иннокентий. Но наш поп заупрямился, мол, по святцам Яков. Так и окрестил.

– Понятно, – ещё раз улыбнулся Африканыч.

– Барышня дома? – уточнил Дерзкий.

– Дома, дома, никуда не выходила.

Чванов с Кешкой поднялись на второй этаж, позвонили в звонок. Соня бросилась Дерзкому на шею.

– Я так… так за вас волновалась, – призналась она.

Он нежно ей улыбнулся:

– А мы обед в кухмистерской заказали. Скоро принесут.

– Тогда идите, мойте руки, а я накрою на стол, – сказала Соня.

Первым ополоснув руки, Чванов, оставив Кешку в ванной комнате, прошел в столовую и подошел к барышне:

– У вас заграничный паспорт имеется?

– Да. А что?

– Возможно, завтра мне придется уехать из России.

– А как же ваша… мать Кешки?

– Бюро нашей партии запретило мне рисковать жизнью ради неё. Мне, увы, пришлось, согласиться, что это действительно неразумно. За прошедшие с моего ареста десять лет она опустилась и спилась.

– А как же Кешка?

– Товарищи о нём позаботятся. Обучат грамоте и ремеслу. Со временем он станет агитатором на фабриках и заводах.

– Здорово.

– Так вы поедете со мной за границу?

– Да. Но я даже не знаю, как вас зовут.

– Теперь я Иван Добромыслов. – Дерзкий достал купленный паспорт.

– А по-настоящему?

– Давайте сперва выберемся из России. Не дай Бог в самый ответственный момент вы назовете меня не Ваней, а настоящим именем…

– Тогда поцелуй меня, Иван-царевич!

И Дерзкий прильнул к её сладким спелым губам.

* * *

Когда Дерзкий с Кешкой зашли в парадную, Володя подошел к дворнику:

– Простите, а этот господин в картузе, он здесь живет?

Африканыч посмотрел сверху вниз на гимназиста. Был бы Володя обыкновенным мальчишкой, сыном фабричного или приказчика, тотчас шуганул бы метлой. Но гимназическая форма была оберегом. Мальчишка мог оказаться сыном какого-то важного чиновника, банкира, домовладельца. Поэтому Африканыч ответил учтиво:

– Господин прописан временно.

– А давно?

– Со вчерашнего дня.

– А надолго?

– А тебе что за дело? – справедливо спросил Африканыч.

– А он моему отцу задолжал сто рублей по векселю. Папа найти его никак не может. А я случайно вот встретил.

– Тогда скажи своему папе, пусть поторопится. Вечером этот господин собирается какой-то майорше сирень пересаживать. И что-то мне подсказывает, что больше мы его здесь не увидим…

– Спасибо, спасибо вам за сведения. А вы мне извозчика не поймаете? А то они мальчишек игнорируют…

Африканыч свистнул, и буквально сразу же перед Володей лихо затормозила пролетка.

– Большая Морская, 24, – скомандовал гимназист.

Домчались пулей. Володя, кинув извозчику серебряный рубль, другой монеты у него просто не было – дедушка Илья и дядя Николаша, его обожавшие, по воскресеньям после семейных обедов непременно одаривали мальчика деньгами, а меньше целкового у них не водилось, – выпрыгнул из пролетки и птицей взлетел на третий этаж. Миновав приемную, он открыл дверь в кабинет Крутилина.

Ожидавшая в очереди просителей дама с болонкой в корзине меланхолично заметила:

– Глядите, ещё один гимназист. Что они здесь делают?

Господин в котелке, сидевший с ней рядом, заговорщически подмигнув очереди, пошутил:

– То не гимназисты, а переодетые гимназистами агенты-карлики.

Все, кроме господина с козлиной бородкой, засмеялись. Он же вскочил и стремглав покинул приемную, шепча про себя:

– Карлики, конечно же, карлики.

Полтора часа назад никто из сидевших в приемной не поверил подслеповатому полковнику, что мальчик-гимназист, не сходя с места, разыскал ему орден:

– Ведь не было его на груди! Не было! Вы ведь сами видели! А мальчишка раз и вытащил его! Вот он!

Господин с козлиной бородкой – а он служил репортером в «Петербургском листке» – готов был поклясться, что, когда полковник входил, шейного Владимира на нём не было. Но разве мог ребенок догадаться, что орден запал за воротник? Однако теперь, после