Прокурор также упомянул, что Нильсен приобрел превосходные навыки мясника в армии, и подтвердил, что обыск сада на Мелроуз-авеню позволил обнаружить еще «как минимум восемь тел», которые сжигали там в костре. Гораздо менее релевантными, но куда более эффективными оказались цитаты из признания Нильсена, которые прокурор зачитал присяжным. Об убийстве истощенного молодого человека Нильсен сказал: «Это было легче, чем отнять конфетку у ребенка». О другом: «Кончился день, кончилась выпивка, кончился человек». Когда его спросили о его галстуках, Нильсен ответил, что начинал с пятнадцатью галстуками в запасе, а теперь у него остался лишь галстук на прищепке, а на вопрос о том, как много тел могло лежать у него под половицами одновременно, он ответил: «Не знаю, как-то не пересчитывал». Здесь стоит помнить, что допросы в полиции проводились в крайне расслабленной атмосфере. Мистеру Джею и мистеру Чемберсу требовалось держаться с арестованным «приятельски», чтобы вытянуть из него как можно больше информации (в конце концов, на той стадии он был их единственным источником), и Нильсен не хотел делать ситуацию для себя только хуже, поэтому старался сотрудничать. В результате на этих допросах было много смеха и неформального общения, поскольку они обращались друг к другу в дружеской манере, чтобы немного снизить невыносимое напряжение, создаваемое самими откровениями. Шутки в этих обстоятельствах могли быть довольно бестактными, но это не так уж и важно. Однако они обрели важность, когда их озвучили присяжным. Как и комментарий Нильсена о том, что он взял на себя «роль квази-Бога». При неуместном подчеркивании эти слова создают впечатление некой миссионерской мании величия, что далеко от правды. «Я не помню, чтобы говорил что-либо из этих вещей во время убийств, – писал Нильсен позже в своей камере. – На допросах в полиции я говорил уже в ретроспективе». Мне он писал: «Теперь, когда суд принял тот «факт», что я считаю себя Богом, я стал получать безумные письма от религиозных фанатиков… и все лишь потому, что выдал полиции классическое психиатрическое клише. Интересно, напечатает ли пресса, если я скажу: «В тот момент я был убежден, что я – император Китая?» «Роль квази-Бога» упоминали с полдюжины раз в суде и однажды – в газетном заголовке.

Внимание присяжных особенно привлекли два пункта в речи мистера Грина, оба касающиеся цитат из признания Нильсена. Описывая проблему избавления от тел после убийства Гвардейца Джона, Нильсен сказал Чемберсу и Джею: «Я решил расчленить тело в ванной и смыть куски тела и органы в унитаз. Это занимало слишком много времени, так что я решил сварить некоторые части, включая голову. Все большие кости я отложил в сторону вместе с мусором». Можно было почти физически ощутить волны страха и отвращения, исходившие в тот момент от присяжных, когда они представили мусорщиков, выносивших вместе с обычными бытовыми отходами останки человеческих тел. Одна из женщин-присяжных посмотрела на Нильсена так, как будто не могла поверить, что он реален.

Второй пункт касался психического состояния Нильсена. Прокурор Грин сделал весьма умный ход, использовав основной аргумент стороны защиты якобы из щедрости и понимания, но при этом практическим лишив их простора для маневра. По словам Грина, полицейские спросили Нильсена, чувствовал ли он потребность в убийствах, и тот ответил: «В большинстве случаев в момент убийства я искренне верил, что поступаю правильно. В такие моменты меня не остановил бы даже взрыв бомбы». Едва ли можно представить более яркий пример человека, который, очевидно, «не в своем уме», и некоторые присяжные кивнули в знак понимания. Мистер Грин как будто признавал зыбкость своей линии обвинения, но затем добавил:

– По закону, даже если он действительно страдает от психической ненормальности, это не должно значительно уменьшить его ответственность за убийства.

Другими словами, даже предполагаемая болезнь Нильсена не помешала бы обвинить его в предумышленном убийстве. Задача присяжных заключалась лишь в том, чтобы определить, что именно они понимают под словом «значительно».

Первым свидетелем со стороны обвинения был двадцатидевятилетний Дуглас Стюарт родом из Тюрсо, Кейтнесс, на которого Нильсен напал 10 ноября 1980 года. Одетый в плохо сидящий на нем зеленый костюм-тройку, он производил впечатление крайней самоуверенности, даже заносчивости. Говорил он с заметным шотландским акцентом, который присяжным (и не им одним) было трудно понимать, и с такой скоростью, что судье несколько раз пришлось просить его говорить помедленнее. Одним из преимуществ законодательной системы в Англии являются требования для свидетелей излагать показания в таком темпе, чтобы судья успел записать их перьевой ручкой. Сразу же выяснилось, что мистер Стюарт женился в 1981–м и не являлся гомосексуалом.

Мистер Стюарт рассказал, как встретил мистера Нильсена в пабе «Голден Лайон» на Дин-стрит в компании других людей, которые, как он полагал, являлись друзьями Нильсена. Обвиняемый представился как «Деннис» и предложил пойти после закрытия паба к нему домой, чтобы продолжить пить там. Когда они ушли из паба последними, было уже очень поздно. Мистер Стюарт думал, что приглашение распространяется на всех присутствующих, и был удивлен, когда обнаружил, что единственным гостем будет он. Они выпили еще две пинты светлого пива (Стюарт отказался от предложенной ему водки), после чего Нильсен в конечном итоге отправился спать на подвесную кровать (дело происходило еще на Мелроуз-авеню). Он предложил Стюарту присоединиться к нему, но тот отказался, заявив, что «не занимается такими вещами». Стюарт уснул в кресле.

Когда он проснулся, его лодыжки были связаны галстуком Нильсена, а его собственный галстук был затянут вокруг его шеи под воротником. Нильсен давил ему коленом на грудь. Стюарт стал сопротивляться, поцарапал его под глазом до крови и наконец смог прижать его к земле. Тогда Нильсен несколько раз прокричал: «Забери мои деньги! Забери мои деньги!» Позже сторона обвинения преподнесла это как доказательство хладнокровного расчета, поскольку Нильсен якобы надеялся, что его голос услышат соседи, и тогда вина падет на самого Стюарта. Нильсен также сказал тогда спокойным голосом: «Я могу убить тебя», – когда он явно находился не в той позиции (прижат к полу под весом Стюарта), чтобы кому-либо навредить, и сторона защиты использовала это как доказательство его психической ненормальности.

Они встали с пола, и Нильсен пошел на кухню, где взял большой нож. Он как будто не размахивал им напоказ, а был спокоен и вел себя «нормально» в процессе. Стюарт решил ему подыграть: извинился за то, что сделал ему больно, и прошел с ним на кухню, где помог ему вытереть кровь с лица. Потом он остался еще на десять минут, выпил стакан пива и ушел. В ближайшей телефонной будке на улице он позвонил в полицию, и те прислали в дом № 195 на Мелроуз-авеню офицера, который выслушал противоречащие друг другу рассказы Нильсена и Стюарта и решил, что это просто ссора двух любовников. Полицию довольно часто вызывают для вмешательства в семейные разборки, и большинство из них удается разрешить без дальнейшего насилия. В этом случае Стюарту предложили написать официальное заявление на Нильсена, но на следующий день полиции обнаружить его не удалось, и больше он не выходил с ними на связь вплоть до ареста Нильсена спустя два с лишним года.